Дверь скрипнула и отворилась.
— Владимир Денисович? — удивлённо распахнула свои глазки Снежана, комнатная девка при барыне. — Откуда? — в руках у неё была привычная краюха хлеба, которым она меня потчевала раз в день, а также кружка свежего молока.
— Заработал, — ответил я, с наслаждением жуя сыр. — Хлебушек вот, кстати, — я протянул руку, забирая скудный паёк родителей, и сразу же накинул на него ломтик сальца, — Так получше будет, а? Угощайся, — махнул я головой на стол, но широкозадая девка поморщила носик.
— Я такое не люблю.
— А что любишь, поди, сладости какие?
Лицо Снежаны сразу же преобразила улыбка.
— Да-а-а, — мечтательно протянула она, — фруктовый щербет, цукаты, марципан…
— Шоколад, — подзадорил я, закусывая пёрышком лука.
— Да, обожаю шоколад.
— По тебе и видно. Жопу, вон, какую отрастила, пока таскала мою еду.
Лицо воришки расчертила гримаса, и она так поставила кружку с молоком, что половина содержимого разлилось на стол.
— Думала, я не знал? Думала, бастард побоится жаловаться папеньке?
— Я приношу, что приказали, и не надо меня оскорблять…
— А то что? Где яйца, где крупа, овощи, варенье? Я видел, как ты его уминала на лавке, маленькая свинюшка, хрю-хрю-хрю.
— Ах ты… — покраснела она от возмущения. — И дня не пройдёт — пинком отправишься в свой хлев, безродыш поганый. Никому ты здесь не нужен, запомни. Да, я всё съела и что ты мне сделаешь?
— Расскажу всё госпоже, и она тебя выпорет.
— Напугал, стручок зелёный, а как тебе такое — барыня сама мне приказала так сделать, ну и? Кто тут дурачок? Беги, жалуйся, — упёрла она руки в бока и победоносно посмотрела сверху вниз.
«Какая же ты тупая», — подумал я про себя, но вместо этого удивлённо спросил с обидой в голосе.
— Матушка хочет заморить меня голодом?
— Ты как дитя малое, — цыкнула Снежана. — Сказано тебе — убирайся, не порти людям жизнь. Строишь из себя невесть что: позоришь брата, семью, ещё и воруешь, — она показала взглядом на стол.
— Только батюшке не говори, пожалуйста, — встревоженно попросил я, протягивая ей головку чеснока. — Вот возьми за молчание.
— Ты издеваешься? — поморщилась она.
— А что надо больше? — я окинул взглядом стол и добавил ещё пёрышко лука.
— Завтра посмеёшься у меня, — Снежана развернулась и громко хлопнула дверью, а я, наконец, высвободил рвавшийся из груди смех.
— Ой, насмешила, — сказал я, вытирая слезинку.
После того как бастрад побил прямого наследника, на Черноярского-старшего нашла придурь. Он не принимал меня у себя. Обиделся. Потому наш диалог проходил через мечника Драйзера. Теперь же девка устроит мне личную встречу, в которой я нуждался как никогда. Красота.
Расчёт оправдал ожидания. Стоило мне разлепить утром глаза, как в дверь требовательно постучался камердинер барона.
— Пересвет, в такую рань? Что там случилось? — позёвывая, спросил я у лысеющего крепкого мужичка с былинным именем.
— Денис Юрьевич, вызывает-с, — немногословно пояснил слуга.
— Погоди минуту, — я ополоснулся из стоявшей в углу бочки, посмотрел на себя в отломанный треугольник зеркала и взял со стула бережно сложенную одежду.
К слову, это был единственный набор и то купленный мне Аластором. Черноярские посчитали новый гардероб для бастарда излишними тратами. Потому я и тренировался, и выходил в свет в одном и том же.
Черноярский-старший ждал меня вместе с матушкой и приснопамятной дворовой клушей Снежаной, стоявшей по левую руку от госпожи. Её ехидная улыбка намекала на готовящуюся пакость, но у меня были другие планы на эту беседу. Здесь был и Драйзер. Он неизменно маячил позади, охраняя своего господина от угроз.
— Доброе утро, отец, — поздоровался я с бароном.
Его ноздри сердито оттопырились, и как только дверь за Пересветом закрылась, он процедил ядовитую тираду.
— Мне тут доложили, что ты воруешь у нас еду, украл где-то коня… Потрудись объясниться. Я не стану покрывать преступника…
— Да всё просто, Денис Юрьевич, это честно заработанная еда и конь.
— Откуда?
— Повздорил немного с тевтонцами, — пожал я плечами.
Агриппина, моя мачеха, вопросительно повернулась к отцу, а тот нахмурился.
— Что значит повздорил?
— Всё уже улажено, — отмахнулся я. — Они извинились и заплатили мне за беспокойство, оттуда и деньги. Не веришь — так вели городового спросить — он свидетель.