Галереи Августеона не пострадали, но на противоположной стороне площади он увидел дымящиеся руины здания Сената. Затем Иоанн свернул на север и поплелся по улице, ведущей к вратам Евгения, с которой открывался вид на причалы Золотого Рога. Картина разрушений здесь была просто ужасающей. От великого собора Святой Софии остались только обугленные стены: кровля рухнула, место, где прежде возвышался величественный купол, теперь зияло непривычной пустотой, подобно выбитому зубу, тогда как остатки стен среди развалин, казалось, светятся изнутри зловещим светом тлеющих углей. Не отличающийся особой набожностью, а скорее суеверный, Иоанн, однако, похолодел при виде такого страшного святотатства.
На протяжении всего пути он никого не встретил. Казалось, жители города покинули окрестности дворца и сожженного собора, словно это было зачумленное или проклятое место. Однако, миновав Святую Софию, он натолкнулся на первые трупы: это был старик, очевидно иудей, с залитой кровью седой бородой, и маленькая девочка, возможно, его внучка, с разбитым затылком. Бездомная собака слизывала кровь с мостовой. Когда прокаженный проходил мимо, она оскалилась и зарычала. Улица впереди была вся в дыму, и Иоанн остановился в нерешительности. Затем он разглядел, что дым идет от догорающих руин церкви Святой Ирины, и поспешил вперед. Еще один труп. На этот раз — священник, выглядевший так, словно его рвала стая хищников. В отсветах огня было видно, как какие-то люди дрались из-за священных сосудов, украденных из алтаря.
Путник в белой хламиде шел дальше. Вокруг него во мраке сновали тени, кто-то истошно кричал, был слышен треск взламываемых дверей и вопли женщин. Что там происходит, он не мог разглядеть из-за дыма, от которого слезились глаза, душил кашель и не спасала даже закрывающая лицо тряпка. Однако он знал, что находится в одном из самых богатых городских кварталов. Именно здесь бунтовщики вымещали все свои обиды и утоляли жажду мести.
Наконец дым стал не таким едким и стали различимы фигуры пробегающих мимо людей. Здесь Иоанну неожиданно представился случай убедиться в том, насколько удачно выбрал он свое новое обличье.
Он оказался перед богатым домом, на ступенях которого лежал человек в тоге, с расколотым черепом. Иоанн узнал и дом, и человека, вернее, то, что от него осталось. Это был сенатор Фигул, весьма почтенный, хотя и несколько самодовольный патриций, принявший смерть на пороге своего жилища.
Дверь была распахнута, из нее лился яркий свет. Слышны были женские крики. Внезапно из дома выбежала молодая женщина. Было видно, что она красива, хотя лицо ее было искажено рыданиями. Волосы, из которых были вырваны гребни и заколки, рассыпались по спине. Двое пьяных парней в грязных туниках рабов выскочили следом и бросились догонять ее. Они мчались прямо на Иоанна, и тот отпрянул в сторону. Девушка, бегущая из последних сил, внезапно увидела в дыму и во тьме мрачную фигуру, закутанную в белое, и остановилась в ужасе. Преследователи тут же настигли ее, и тогда, словно предпочтя насильников прокаженному, она перестала сопротивляться. Иоанн видел, как ее поволокли обратно в дом.
Этот эпизод добавил к картине еще один зловещий мазок. Очевидно, рабы начали примыкать к восставшим и нападать на своих хозяев. Однако тот факт, что рабы сенатора убили его, захватили дом и теперь насилуют женщин, не особенно потряс Иоанна. Зато он почувствовал настоящее облегчение, убедившись в том, насколько надежно защищает его наряд прокаженного.
Постукивая посохом и звеня колокольчиком, он торопливо продвигался к императорскому Арсеналу, встречая на своем пути все больше следов насилия. На улицах повсюду валялись камни, мусор и обломки. То здесь то там грабители вламывались в лавки и брали все, что могли унести. А чего не могли — рвали, разбрасывали, уничтожали. В темном проеме двери что-то колыхалось. Это был повешенный, судя по одежде — богатый купец. Ноги его были босы и покрыты ожогами, — очевидно, грабители, прежде чем повесить беднягу, пытали его раскаленным железом, дознаваясь, где тот прячет золото.
В одном месте Иоанн натолкнулся на перепуганного ребенка не старше двух лет, который сидел на темной пустой улице совершенно один и заходился отчаянным плачем.
Мимо него прошла толпа мародеров, которые орали пьяными голосами и громогласно смеялись. Многие из них были одеты на гуннский манер — в хитоны с непомерно широкими рукавами, — их силуэты напоминали крылья летучих мышей. У многих были бороды и усы — дань последней моде ювентов. Правда, у некоторых юнцов, только вышедших из подросткового возраста, растительность на лице была жидковатой, зато весьма впечатлял их вид — свирепый и воинственный. Несколько человек несли горящие факелы, а один отрубленную человеческую голову на шесте… Узнать ее было невозможно. Вероятно, это был один из воинов городской стражи, оставшийся верным своему долгу. Вся эта свора двинулась к Августеону, намереваясь сровнять его с землей.