Внезапно Каппадокийцу стало жутко. В толпе мелькнуло очень знакомое лицо. Неужели это Герон, сын сенатора Полемона, который был сослан императрицей? Значит, весть о мятеже достигла провинций и враги императорского дома слетались, чтобы принять участие в его свержении! В какой-то момент Иоанну показалось, что взгляд человека, который знал его более чем хорошо, проникает сквозь тряпье прокаженного. Однако раскрасневшийся от выпитого Герон обошел его стороной и ринулся дальше вместе со всеми, размахивая сыплющим искры факелом.
Наконец впереди показалась мрачная громада Арсенала. Здание еще было целым; перед ним собралась большая толпа. При свете многочисленных факелов Иоанн увидел, как идет раздача оружия и щитов. Тот, кто руководил этим распределением, был также хорошо знаком Иоанну — Сергий, бывший начальник эскувитов, которому он когда-то лично покровительствовал. На минуту прокаженный остановился, испытывая желание подойти и открыться своему бывшему протеже, а заодно и некоторым из его подручных, которых он также узнал, — среди них были представители как Синих, так и Зеленых. Но в этот момент Иоанн услышал, как кто-то хрипло выкрикнул его имя, и обернулся на крик.
На ступенях стоял оратор в алой накидке и со всей страстью обрушивал на головы собравшихся потоки брани, адресованной высшей власти:
— Юстиниан — гнусный тиран, смерть ему!.. Феодора… И этой шлюхе — смерть! Смерть им всем и всей их своре, купающейся в нашем поту и крови, и в первую очередь — надутому убийце и грязному негодяю Иоанну Каппадокийцу!..
Воплями одобрения и ненависти толпа заглушила оратора. Сергий и его люди также поддержали обладателя накидки аплодисментами.
Фигура прокаженного беззвучно удалилась. Теперь он окончательно понял, в какую бездну швырнула его судьба, — ведь оратор, только что призывавший предать его смерти, был одним из тех лизоблюдов, которых Иоанн много лет натаскивал, опекал и поддерживал деньгами.
Оставив позади Арсенал и мятежников, он поспешил по темной улице на запад. Защищенный от бунтовщиков, он был лишен всякой надежды на помощь со стороны мирных жителей, в страхе захлопывающих перед ним окна и запирающих двери на засовы. Дым становился все гуще, и он понял, что приближается к еще одному очагу пожара, зарево над которым становилось тем ярче, чем дальше он продвигался. Тем не менее он продолжал идти вперед, так как это был самый короткий путь к вратам Евгения.
Ему навстречу тек все густеющий поток беженцев: матери с младенцами на руках и детьми, цепляющимися за их юбки, мужчины, согнувшиеся под тяжестью узлов с нехитрым скарбом, старуха, прижимающая к себе собачку, и множество других несчастных, лишившихся крова. Проклиная их, он должен был остановиться на обочине и ждать, пока они пройдут. Затем он двинулся дальше. Наконец, завернув за угол, он увидел, откуда все эти люди. За площадью полыхал пожар, одна сторона улицы была сплошь в огне. Он неистово рвался из проемов окон и взмывал над крышами, распространяя вокруг волны невыносимого жара. Иоанн услышал треск рушащихся крыш и стен, отдаленные разрозненные крики.
Поначалу он решил было, что отрезан от цели своего путешествия, однако, заметив, что горит только одна сторона улицы, понял, что, если поторопиться, он мог бы благополучно миновать опасное место. Заслоняясь локтем от жары, он приблизился к пылающим домам. У одного из них стоял, заломив руки, невысокий человек, не обращая внимания на порывы раскаленного ветра и неотрывно глядя в огонь.
— Моя жена, мой ребенок! Они там, внутри!..
Иоанн равнодушно прошел мимо. Прижимаясь как можно плотнее к стене, он стал огибать опасное место. Человек бросился за ним, обливаясь слезами и, очевидно, не замечая хламиды прокаженного. Желая от него отвязаться, Каппадокиец ускорил шаг, но вдруг с ужасом увидел, что стена одного из горящих домов клонится наружу. Забыв о своей роли калеки, он бросился бежать. На мгновение стена повисла над ним, а затем начала падать. Рванувшись из последних сил, он едва успел проскочить то место, на которое мгновение спустя рухнули горящие обломки стены. За его спиной раздались треск и грохот, как при землетрясении, в небо взметнулся столб искр и горящих головней, но он остался цел и невредим.