Но время шло, и она с грустью замечала, что с каждым днем благовоний и притираний становится все меньше.
Как пополнить их запас? Деньги Македонии были на исходе, прядением она зарабатывала гроши. Продать дорогие платья она не могла — это ее оружие в предстоящей борьбе. Феодора гнала от себя отчаяние и мрачные мысли. С первыми лучами солнца она усаживалась за работу у открытой двери. И ждала.
ГЛАВА 15
А время шло и шло… Но ничего не происходило. Ничто не нарушало однообразия нескончаемых дней, проведенных за прялкой. И Феодора, при всей твердости духа и закаленности в житейских невзгодах, в конце концов стала погружаться в отчаяние.
Ей против собственной воли стали мерещиться всевозможные препятствия на пути письма к той сиятельной особе, на которую были возложены все ее упования. Это какие же могучие укрепления предстояло этому письму преодолеть: стражники, слуги, секретари, чиновники… А как велик риск, что его перехватят: любая промашка, любая из тысячи мелочей способна повлиять на судьбу послания. Стычка со стражником, едва не ставшая для письма роковой, постоянно приходила ей на ум.
В такие минуты величайшего уныния и подавленности она часто задавалась вопросом: а каковы, собственно, шансы, что ее письмо, даже достигнув именитого адресата, заинтересует его?
Да, к Македонии Юстиниан когда-то благоволил и, значит, к ее письму должен отнестись внимательно, но ведь с тех пор, как Македония виделась с ним в последний раз, столько воды утекло, да и не секрет, что пресловутая мужская память коротка. Впрочем, женщины тоже склонны переоценивать собственное влияние на мужчин.
Невольно закрадывалась мысль — верно, женщины правителю ни к чему. А если это так, то, выходит, ей не на что надеяться, ведь всяческие извращения не по ней.
Феодора была женщиной до мозга костей, к тому же разборчивой, и поэтому до любви однополой ей не было никакого дела. В этом вопросе дальше знания фактов об отвратительной связи Экебола ее опыт не шел. При этом, однако, она понимала, что среди столичного населения явление это куда как распространено. В придворной среде нередки были также случаи и неестественной женской любви, а совсем неподалеку от улицы Женщин находился пользовавшийся дурной славой квартал ганимедов, которых, в соответствии с их особой практикой, презрительно называли «катамити» и «амасси».
Допустим, Юстиниан подвержен этой чудовищной и пагубной склонности — хотя, по словам Антонины, об этом нигде не говорят, а такое быстро становится всеобщим достоянием. Тогда что еще, кроме смеха, может вызвать у него письмо, повествующее о девушке, которая могла бы доставить ему высокое наслаждение?
Случалось, что ей самой становилось смешно от нелепости собственных ожиданий, и она усмехалась, но смех выходил горьким.
И тогда она принималась крутить веретено; взор ее при этом туманился, хотя глаза продолжали машинально следить за ссучиваемой нитью.
Возле дверей домов, что тянулись вдоль бедной улочки, бывало, собирались соседки — жены каменщиков, носильщиков, пекарей, уличных торговцев, поденщиков, чтобы посудачить, перемыть косточки хотя бы той самой женщине, что прядет у входа в дом на углу.
Она — соглашались кумушки — скорее всего шлюха. Шлюха, это как пить дать. Только вот корчит из себя невесть что. Из кожи лезет вон, чтобы казаться приличной. Истинно! — поддакивали другие, — только поглядеть, как она нос дерет! Можно подумать, что мы не хороши для нее, а сама хуже грязи в сточной канаве, торчит целый день напролет — и хоть бы слово кому сказала! Словно по-прежнему поджидает мужчин и, как паучиха, с помощью своего веретена прядет сети, чтобы ловить этих кобелей проклятых, а если у нее такое на уме, то лучше пусть она эти свои штучки сразу бросит, поскольку, что бы ни говорили об этом квартале, но это пристойный квартал. И всегда таким был. Люди здесь гнут спину до седьмого пота и живут просто, перебиваясь с хлеба на воду, но честно и достойно.
И соседки добродетельно одергивали собственные замызганные одежды, бросая свирепые взгляды в сторону открытой двери дома пряхи.
Однако никто, по чести сказать, не мог утверждать, что девушка с веретеном и в прозрачной одежде когда-либо обратила хоть малейшее внимание на проходящих мимо ее двери мужчин. И если не принимать во внимание ее манеру одеваться, то вела она себя скромно и смирно. Но это вовсе не развеивало опасений соседок.
Но ни обитатели этой улицы, ни сама Феодора, отчаяние которой становилось все более безысходным, ни малейшего понятия не имели о том, что в эти дни происходит нечто совершенно невероятное.