Тогда я не на шутку испугался за свою жизнь. Я знал, что стукачи долго не живут, пусть даже их вина не доказана, поэтому предположил, что скоро меня захотят убить.
Спустя несколько дней, мои худшие предположения подтвердились.
Только вот перед тем, как один из членов экипажа едва не нашинковал меня, случилось то, что я не могу обойти стороной. Это была смерть нашего юнги Чарли Хейворда. К сожалению не все преодолевают эту прилипчивую заразу желтую лихорадку, или «черную рвоту», как ее прозвали на корабле.
Чарли уже давно стал меня волновать.
Всякий раз, когда я его видел, мальчик вызывал у меня чувство тревоги. Уж очень скверно он выглядел! Лицо осунулось, белки глаз покраснели, а бледная кожа, постоянно блестела толи от пота, толи от ужасной, зловонной слизи. Мне казалось, что с каждым днем, Чарли становится все слабее и выполнять свои обязанности, ему давалось все сложнее. Так оно и было.
Как-то раз, спустя неделю, Чарли Хейворд не появился на утреннем собрании.
Я думал, что он просто затесался среди других матросов, чтобы ускользнуть от угнетающего взора вечно пьяного Говарда, и тем самым, избежать лишних расспросов, лишних насмешек. Только вот дело обстояло куда хуже. Как-то до меня донеслось, что юнга заболел желтой лихорадкой, и хворь подкосила его окончательно.
Чарли переселили из общего трюма в отдельную небольшую каюту под кубриком, это был так называемый изолятор, и мистер Дональд Аттвуд – судовой врач, строго запретил, кому бы то ни было туда входить.
Это было на утреннем собрании. Обеспокоенный доктор поднялся на капитанский мостик и попросил у мистера Хагли сказать пару слов. Бенджамин Хагли кивнул и придержал под локоть капитана, качающегося вместе с кораблем.
- Ребенок в ужасном состоянии, - сказал врач.– Дайте ему спокойно умереть.
- Разве на этой посудине нет никаких лекарств, чтобы вылечить мальчишку? – спросил кто-то из толпы.
- В нем уже нечего лечить, - ответил мистер Аттвуд. – В органах мальчика начались изменения, к сожалению, необратимые. Он гниет изнутри.
- Как так получилось, доктор, - вперед вышел мистер Хилл, - что на корабль попал больной? Разве не вы должны обследовать новобранцев?
Многие согласились с этим.
- Действительно! – крикнул кто-то.
- Говори, чего замолчал, - вставил еще кто-то.
- Не исключено, - сказал мистер Аттвуд, и откашлялся в кулак, доктор засомневался в том, что собирался сказать, - не исключено, что мальчик съел термически не обработанный продукт. Например, мясо.
Тогда заговорил судовой повар.
- Ты сомневаешься в качестве того, что я подаю на стол? – спросил мистер Купер и выбрался из толпы. В его руке находился тесак. Повар всегда носил тесак и в любой непонятной для него ситуации, мог пустить его в дело.
- Нет, нет, - выставил вперёд ладони врач, - я не хотел никого делать виноватым. Когда юнга поступил на службу, он выглядел абсолютно здоровым. Я лишь…
- Тогда не говори, что я плохо справляюсь со своей работой, мясная швея!
- Я совсем не это хотел…
- Заткнитесь! – рявкнул капитан, что все это время, покачиваясь, стоял на мостике, рядом с первым помощником, и наблюдал за перепалкой. – Если мальчишке суждено умереть, то пусть отправляется ко всем чертям! Хоть на сковороду к Сатане, и жарится там без масла. У нас есть тема поважнее, нежели обсуждать юнгу.
Все замолчали. Даже разгневанный мистер Купер, опустил тесак. Интересно, что может быть важнее человеческой жизни?
- Ром на исходе, - сказал капитан. – Осталась всего… сколько осталось, рому на борту?
Мистер Хагли покорно ответил, что осталось немного. Один бочонок, и десяток бутылок.
- На борту осталось совсем немного рому, - донес до всех капитан. – Еще неизвестно, когда нам попадется судно с провизией. Вот о чем нужно думать. Вот о чем нужно горевать. Пират без рома, как загнанный зверь! Разве мне вам объяснять это?
Пока нарезавшийся вусмерть Говард кричал, что на судне мало спиртного, буквально за стеной, в тесном изоляторе, медленно, но мучительно умирал ребенок. Говарду, да и большинству из экипажа, было плевать на Чарли и «Желтого Джека», подкосившего его. Но не мне. На той сырой койке, где разлагался Чарли, мог оказаться каждый, и я в том числе. Очень прискорбно, что на этом судне, трижды мною проклятом, с обреченными обращаются как с ненужным хламом.