- По глотку? За удачу? - предлагаю ему стакан. Но до того, как он успевает его взять, опрокидываю сама.
Он так и застывает с протянутой ржукой. Словно я сейчас замертво гырохнусь на пол из-за того, что вёыпила из его стакана - такой у нэего взгляд. Какое-то нехорошее чувство. Ощущение, что Хант даже побледнел. И голосом Клары звучит внутри предупреждение «не прикасайся к его вещам». Но будь у него приступ брезгливости, паники или бубонная чума - в стакане сорокаградусный скотч. Да что там в стакане, во мне уже все сорок градусов.
Под пристальным хмурым взглядом Ханта выбиваю второй страйк. А потом допиваю скотч из своего стакана тоже.
- Хм, - разливает он из бутылки последние капли и вдруг уверенно подаёт мне именно свой стакан, единожды уже испачканный моей помадой. Подозрительно прищуривает один глаз. - Говоришь, не умеешь играть?
- Ты невнимательно слушал. Я не сказала: не умею, - звонко ударяю стеклом по стеклу. - Я сказала: не играю. Но теперь играю.
Твой ход, Эйвер Хант!
18. Эйвер
Ощущение, что на мне бифокальные линзы.
В фокусе я вижу только свой бокал в её руках. И губы на стекле, к которому только что прикасались мои. Всё остальное расплывается, кажется блёклым, незначительным, неважным. Второстепенным.
Я не считаю. Затаив дыхание, просто жду. Жду её смятение, растерянность, замешательство. Как у всех. Жду этот удивлённый взгляд, словно она меня только что увидела. Словно во всём мире погасили свет, а подсвеченным остался только я. Что при этом происходит внутри, я могу только догадываться. Но жду, что это произойдёт и сейчас.
- Твой ход, Эйвер Хант, - Анна ставит на стол пустой стакан, который я сам же ей и предложил. Сначала чуть не выбил из рук, когда она приложилась к нему первый раз. А потом сам вручил - убедиться. И почти убедился. Только ничего не происходит.
- Партию на желание? - ещё сомневаюсь, внимательно следя за её реакцией. Но вижу лишь, как выбились из причёски рыжие пряди. И эту родинку над верхней губой. И блеск азарта в глазах. Азарта, а вовсе не вожделения.
- До первого проигрыша, - хлопает она по моей протянутой ладони и, поплевав на руки для пущего эффекта, хватает свой семифунтовый шар.
Игра явно интересует её больше, чем весь из себя великолепный я. Ей глубоко плевать. На всё. На мой феромон. На мою неотразимость. На бутылку скотча, большую часть которого, впрочем, я приговорил сам.
Чёрт! А Дэйв сказал, что алкоголь способствует сближению. Но пока он действует, похоже, только на меня. Или, если верить этому биохимику, на мою кору головного мозга. И совсем не так, как я рассчитывал.
Мне совершенно не нужна была сегодня ничья компания. Особенно женская. Я готов был прогнать эту рыжую, едва она заявилась. Скрипел зубами, что она так близко. Хотел избавиться от неё так быстро, как только смогу. Спровоцировать, обидеть, заставить уйти. И ничего этого не сделал.
Почему? Если бы я только знал.
Если бы хоть немного понимал, что вообще происходит. Потому что теперь я до смерти боюсь обратного. Что она уйдёт. Боюсь спугнуть её. Яркую, сильную, ироничную. Равнодушную. И такую восхитительно нежную в этом бабушкином пуловере, что я задолбался отворачиваться, когда в его широкой горловине мелькает её обнажённое плечо.
- Страйк! - пританцовывает она и трясёт кулачками как маракасами.
Я так странно чувствую себя рядом с ней. Может, пришибленным. Может, растерянным. Но скорее - просто нормальным. Такое забытое чувство.
Она не заводит, не возбуждает, не будоражит. Что-то другое. Незнакомое. Правильное. Спокойное.
С ней легко. И эта лёгкость пьянит похлеще алкоголя.
С ней свободно. А свобода вдохновляет.
С ней просто, словно я знаю её всю жизнь. И эта её природная естественность воодушевляет так, что я готов на совершенно несвойственные мне поступки. Например, уступить.
После нескольких десятков идеальных страйков, ювелирно смазываю удар.
- Нет! Нет, нет, нет, нет, - как можно искреннее уговариваю пошатнувшуюся кеглю. Но мы оба знаем, что она не упадёт.
- Увы, - сочувственно разводит руками Анна. - Смирись, красавчик, ты проиграл.
- Надеюсь, ты ещё не придумала мне наказание, - приглашаю её за столик, когда машина возвращает мой шар.
- Только не надейся меня разжалобить, Золушка, - смеётся она, глядя как я усердно натираю его рукавом.
Ждём, когда нам принесут ещё по глотку скотча, чтобы отпраздновать её победу. А я словно пробую на вкус это чувство: её радость, торжество, успех. Так охренительно приятно проиграть, что ощущаю себя почти героем.