И вот уже третий день он таскал мне разные поддельные документы, но его проблема была в том, что мне стоило один раз взглянуть на образец справки, чтобы отличить фальшивку от настоящей. В общем, не повезло ему. Я хотела спать, мечтала вернуться в свой уютный подвальчик, заваленный под потолок архивными бумагами, а еще я чертовски устала. А когда дриады устают, они превращаются в стерв, каких поискать. Даже Пешкасий со мной не разговаривал – обиделся, что я назвала его «крысиной мордой». Но ведь это правда! Ежи – как крысы, только в колючках.
Бежать утром до остановки по болотным топям босиком – то еще удовольствие. Водитель долго ругался, когда я полезла к нему в машину с грязными ногами, но, увидев мой гневный взгляд, предпочел не портить себе начало дня. Знал бы, какой хаос творился в моей душе, вообще бы рта не раскрывал. Не в бархатных же туфлях по кочкам скакать, а калоши еще с вечера одолжила соседка-некромантка по комнате снизу, да утром так и не вернулась. Другой обуви у меня не было, пришлось босиком. Ноги отмыть все же легче, чем нежный бархат, тем более, что те туфли знакомый гном делал, и я ими очень дорожила.
Увидев, что к моему окошечку уже выстроилась очередь нелюдей, жаждущих жить с людьми, я замедлила шаг и, шлепая грязными пятками по полу, демонстративно прошла в дамскую комнату. Пусть ждут. Я всей душей мечтала вернуться к бумажкам, которые не умели разговаривать, и всем сердцем ненавидела каждого, с кем сегодня придется общаться. И сильнее всех я ненавидела того оборотня, который стоял у заветного окошечка самым первым. Не иначе как с ночи очередь занимал. Откуда Седалия взяла цифру в два-три клиента в день, я не знала. Они ломились в мой отдел толпами, как лосось на нерест.
– Стерва, – прошептал кто-то в очереди, за что я пробыла в туалете еще десять минут. Просто всем назло сидела на краешке раковины и старалась не слушать Пешкасия, который, высунувшись из рюкзачка, в котором я его обычно носила, допекал меня своей ежиной моралью. Мне надо больше гулять, больше пить, больше есть – не еж, а мамаша-опекун!
Когда секундная стрелка наручных часов показала ровно девять, я торжественно открыла дверь и выплыла в коридор под всеобщий вздох облегчения. Они еще не знали, что по инструкции мне положен второй завтрак и получасовой перерыв на отдых в одиннадцать. Потом обед, сонный час, еще три перерыва и вечерняя прогулка. Я работала три смены подряд, с девяти до полуночи, и права свои знала. Обычно все эти модные нововведения отдела кадров я игнорировала, работая с утра до ночи, как робот, но что-то во мне надломилось в эти последние три дня, и мне захотелось постервить.
Спустив огромные, вполлица очки на самый кончик зеленого носа и открыв окошко, я встретила оборотня самым убийственным взглядом, на какой была способна.
Мне молча протянули пачку перетянутых бечевкой бланков. Я брезгливо взяла ее двумя пальцами, освободила бумаги от веревки, нарочито медленно вытерла руки влажной салфеткой и принялась внимательно просматривать документы, которые, по правде, знала наизусть, так как видела их уже в четвертый раз.
– Вы Ашот Косиман? – спросила я очевидное, подняв на него глаза. Взгляд у оборотня был не менее убийственным, но со мной в гляделки играть – дело бесполезное. А он ничего, вдруг сообщила мне та часть меня, о которой работающая Наниша постоянно забывала. В окошко были видны злющие глаза и желваки на скулах, но в коридоре та, другая Наниша, которая в редкие выходные старательно отбеливала кожу кремом и красила глаза, чтобы через пару минут тут же смыть макияж, заметила широкие плечи, длинные ноги и тонкую талию – оборотень будто сошел со страниц тех журналов, что я иногда замечала в кабинете Седалии. Правда, изображенные там мужчины, как правило, были обнажены, оборотень же успел приодеться, причем в человеческие шмотки. Они продавались в лавке сувениров на первом этаже. Потертые джинсы и рубашка с жилеткой ему были очень к лицу. Вернее, к морде. Потому что владел он собой, прямо сказать, с трудом. И как только психолога прошел? Впрочем, о чем это я? Какой психолог? Такие типы, как этот, медицинские справки всегда покупали.
– Ашот Косиман из племени горных козлов, ой, простите, котов, – зачитала я первую взятую из кипы бумажку. – У вас здесь печати не хватает.
– Что? – это был не вопрос, а рык. То, что стоящий у окошка оборотень явно родился не в кошачьем племени, было так же очевидно, как и то, что допуска у меня он сегодня не получит. Хотя бы в зеркало посмотрел, прежде чем липовую справку оформлять. Из проема окна на меня глядела самая настоящая волчья морда.