— Иду, дружок, на решающее собрание. Да ты садись, попрощаемся за лапу. Удачи мне пожелай! Ну, хватит, хватит. Верю, что любишь.
«С чем-то я вернусь обратно? — подумала Настя, закрывая калитку. — Счастливая или несчастливая?»
В анкете она написала, что живет на иждивении сестры-рабочей. Но ведь это было не совсем правда, того, что высылала Мария, им едва-едва хватало па хлеб. В остальном мать как-то выкручивалась. Однако про маму лучше не упоминать, она лишена права голоса.
Как убедить, если понадобится, что мама у нее хороший, справедливый человек, в прошлом жена комиссара. Просто у нее несчастливо сложилась судьба. За маму она готова поручиться. Очень важно не растеряться и все объяснить, попросить, наконец, именем отца!
В клубе гармонь играла «Провожание» Демьяна Бедного, и кто-то из парней одним пальцем подыгрывал гармонисту на рояле. Его благоговейно обступили, дивясь умению играть на таком в недалеком прошлом буржуйском инструменте.
— Собрание, девочка, комсомольское, закрытое. Ты кто будешь? — спросил Настю костлявый парень с гладко зализанными назад волосами.
— Я? Я — Воронцова. Меня сегодня должны принимать в комсомол.
— Воронцова? — парень хмыкнул и отошел.
Нет, этот явно был не из тех, кто скажет за нее доброе слово!
Появились пионервожатая, краснощекая с мороза, ребята, с которыми Настя вместе проходила бюро.
Народу прибывало. На сцену вынесли стол под красным коленкором, графин со стаканом, звонок.
Собрание началось по предложению избранного председателя с обсуждения кандидатур, рекомендованных в комсомол.
— Кого утвердим — останутся. Кого — нет, придется покинуть зал, — пояснил он, и Насте почудилось, что председатель обратился именно к ней.
Назвали ее фамилию и попросили подняться на сцену. Зал следил за Настей снизу неразличимыми лицами, и лучше было не смотреть туда.
Постучав по графину, председатель предложил задавать Воронцовой вопросы.
— Объясни нам, почему ты скрываешься за фамилией Воронцова, хотя отец твой Самохин — всем известный торговец? — громко и вызывающе прозвучал голос парня с «политической» прической. — Родительница твоя, что ли, словчила?
Настя внутренне сжалась вся, втянула голову в плечи, она не была готова к такому вопросу. Ни Марии, ни ей и в голову не приходило менять фамилию, да и мать, наверное, не позволила бы.
— Самохин мне не отец — он отчим.
— Говори громче, не слышно! — потребовали в зале.
— Мой отец Воронцов, и я ношу его фамилию, — робко пояснила Настя, с ужасом сознавая, что не сумеет постоять за себя.
— Хорошо, ответь нам, сколько тебе было, когда ты осталась после отца? — Четко и самоуверенно донеслось до Насти.
— Третий годок... — сорвалось у нее.
В зале засмеялись. Парень свистнул и продолжал:
— Сосунок, значит. Давненько ты ешь буржуйский харч, а с ним впитываешь вредные для рабоче-крестьянского государства идеи... Я, товарищи, даю отвод Воронцовой, а правильнее сказать — воспитаннице Самохина. Его палатка с полинялой вывеской, где он обирал трудящийся люд, и по сию пору цела.
Парень сел, громко скрипнув стулом, с сознанием собственного достоинства и правоты. Необходимо было сказать, что нет, не с тех пор она жила с отчимом, что мать вышла замуж не сразу после гибели отца... Но было тяжело и очень стыдно говорить что-либо при всех про замужество мамы.
Впервые в жизни попав, как ей казалось, в окружение недоброжелательно расположенных к ней людей, Настя сразу почувствовала себя сломленной и униженной. В часы раздумий она совершенно иначе представляла себе комсомольское собрание, а тут один крикун завладел всеми... И кто-то уже торопил председателя переходить ко второй кандидатуре.
Но тут попросила слово вожатая пионерского отряда.
— Товарищи, — начала она, поднявшись на сцену. — Не нужно спешить с Настей Воронцовой, с ней особый случай. Торговец-отчим умер, и теперь девочка живет на иждивении сестры-комсомолки, которую мы хорошо знаем. К тому же Настя пишет в «Пионерскую правду» и вообще очень активная...
— Демагогия, — раздалось в рядах. — Сестра в Москве, а мать, лишенная избирательных прав, под боком!
Это был неоспоримый довод против Насти, даже пионервожатая несколько смешалась, хотя продолжала что-то говорить среди поднявшегося шума.
В зале разгорелись споры: кто был «за», кто — «против».
Председатель собрания звонил в колокольчик, требовал тишины.