Настя вернулась в класс. Клава сгорала от любопытства: зачем бригадир понадобился секретарю, да еще во время уроков? Но у преподавательницы химии — особы строгой и придирчивой — на уроке не пошепчешься. Хочешь не хочешь, набирайся терпения и томись до перемены!
В перерыв бригадой заявились к Даше Зерновой рассказать про новость и, что не менее важно, разузнать, можно ли Клаве без пригласительного билета сопровождать ударницу, призванную в литературу?
— Обязательно пустят, — отвечала Даша улыбаясь. — К сожалению, меня не будет, у меня партактив.
Шел второй день после похода в театр, а Настя больше ни разу не увиделась с Федором.
— По две смены в инструментальном вкалывает. Темпики! — отрапортовал Насте один из монтажников из бригады Коптева, встретив ее на улице. Затем, помахав на прощание рукой, закончил: — Пламенный привет вам, между прочим, просил передать бригадир. Получайте!
— И от меня взаимно! — весело прозвучало в ответ, хотя было досадно, что Федора не будет на ее выступлении.
Ни минуты не колеблясь, Настя отважно повернула от трамвайной остановки к заводоуправлению, где помещалась редакция. Она почти не сомневалась в добродушии Ивлева: не может он долго держать зла на нее!
— О-о-о, кто пожаловал к нам! — поднимаясь с места, закричал Володя, едва Анастасия открыла дверь в комнату литсотрудников. — Заходи, присаживайся, рассказывай, как живешь?
Настя прошла, села на пододвинутый стул, зорко подметив радостное смущение Ивлева при ее появлении.
— Вот приглашают... каким-то образом узнали обо мне! — заговорила она, вытаскивая повестку из ученического портфеля.
— Ну, это проще простого, ты же состоишь в литкружке, — отвечал Ивлев, с ласковым вниманием посматривая на девушку.
Звонили телефоны: городской и внутренний, заходила с каким-то делом машинистка, — Ивлев не брал трубки, а от машинистки отмахнулся.
Он рассказал Насте про литературную страницу субботнего номера газеты, в которой печатался ее очерк о первых трудовых навыках слесаря-фабзайчонка.
— Твоим очерком страницу открываю, — заметил Владимир и добавил: — Редактор не возражал, очерк ему понравился своей правдивостью.
В порыве благодарности Настя протянула Володе руку, и он пожал ее с таким выражением, словно получал награду.
— Послушай-ка, Настенька, а не тиснуть ли нам твою рожицу в газету, а? — вставая из-за стола, предложил Ивлев и вдруг, хлопнув себя по лбу, воскликнул: — Да, чуть не забыл! Нам из «Комсомольской правды» переслали анкету немецкой газеты «Молодой пролетарий». Просят ответить на несколько вопросов. Вот я и проинтервьюирую тебя! Между прочим, и фотографию туда требуют.
И не дожидаясь Настиного согласия, крикнул фотографу:
— Миша, зайди на минутку, дело есть!
Фотограф зашел, снял девушку, пообещал сделать карточки в срок.
— Да ты уж постарайся, пожалуйста, — попросил его Ивлев, вытаскивая из стола анкету перед несколько ошеломленной Настей.
«Нравится ли вам учиться на рабочего?» — зачитал первый вопрос Владимир. — Поставим — «да»? — спросил он.
— Да, — подтвердила Настя.
— Второй вопрос, — продолжал Ивлев: — «Как я представляю свое будущее после окончания ученичества?» Тут нам придется дать более развернутую картину. Про твое увлечение литературой упомянуть...
И он как истинный газетчик принялся записывать за Настей, на ходу корректируя фразы.
«Ловок!» — восхищенно думала Настя, припоминая свои интервью для «Пионерской правды». У нее такой хватки не было.
— Теперь про тебя будут знать в Германии, — дав девушке расписаться под анкетой, проговорил очень довольный Ивлев.
— Я вот о чем хочу спросить, — после затянувшейся паузы вновь заговорила она, — нельзя ли оповестить всех наших литкружковцев... Чем больше народу — тем лучше! — добавила она, думая в первую очередь о Коптеве.
Владимир или не разгадал ее уловки или уже сумел перебороть себя, ответил, добродушно посмеиваясь:
— Популярности захотелось, всеобщего поклонения! Ладно, так и быть, всю литературную братию приведу за собой, накажу погромче хлопать!
В клубе ФОСПа, где «колонны молока белей», как писал один их литкружковский поэт, публика уже была в сборе. Настя, едва войдя в зал, сразу заметила, что Ивлев сдержал слово: целый ряд занимали знакомые старательно выбритые лица. Для них это тоже был выход в литературный «свет».