— Походите, посмотрите. Устанете, раздобудьте скамейку, — прокричал ей на ухо инструктор.
«Шуточки?» — подумала она, но вскоре поняла, что инструктор не шутил. А часа через два все фабзавучники с нетерпением посматривали на электрические часы, изнемогая от усталости.
— Что, не работавши утомились? — посмеивался над своими питомцами инструктор. — Ну, ничего, это с непривычки, денька через три все пройдет.
После обеденного перерыва инструктор привел учеников сразу в слесарное отделение, где так же, как у них в учебном цехе, тянулись верстаки с тисками и было потише.
Клава не удержалась, сболтнула, что здесь работает сестра Насти, и все побежали посмотреть на нее.
Вторая половина шестичасового рабочего дня, как положено ученикам, пронеслась быстрее, а главное, интереснее: работали рядом с опытными слесарями, стараясь не отставать от них.
Обдавшись после смены в душе полутеплой водой, смыв усталость, ученики высыпали на улицу, по-прежнему держась группой. Расходиться никому не хотелось, все чувствовали особое единение в такой необычный для них день, когда они получили право сказать о себе: «Мы — рабочие!»
— Может, до переезда прошвырнемся, до шестнадцатого трамвая? — предложила Настя, сама находясь в том же настроении.
— Так веди нас, секретарь комсомольской групповой ячейки!» — воскликнул кто-то из ребят.
Двинувши, запели песню: «Не спи, вставай, кудрявая, в цехах звеня, встает страна со славою на встречу дня!»
Клава шла радом с подругой, несмотря на то что ей было совсем не по пути, и с наслаждением пела.
— Ребята, — сказала Настя на переезде, — цените нашу ничем не омраченную юность. В Берлине, Бонне, во Франкфурте-на-Майне и в других городах Германии фашисты набирают силу... — и, приметив удивленные взгляды кое-кого из учеников, разочарованно добавила: — Ох, вижу, в газету не все из вас носы суют... А не мешало бы!
Дома Настю ожидала приятная встреча: приехала побывать мама и с нею тетка Акулина.
— Охота Кремль посмотреть, Ленину поклониться! — отрапортовала она девушке.
Настя бросилась на шею матери:
— В такой для меня день — вот удача!
Женщины приехали с утренним поездом, и хотя Ксения Николаевна была впервые у дочерей, вдвоем они благополучно нашли их по адресу, списанному с конверта. Обе были оживлены и довольны своим удачным путешествием, ведь наобум ехали, могли оказаться у запертой двери, но застали Михаила дома.
Напоив гостей чаем, он повез их на Красную площадь, где, выстояв изрядную очередь, они попали в Мавзолей В. И. Ленина.
— Как живой лежит, только разбудить никто не решается! — сокрушенно вспоминала тетка Акулина, встряхивая своими коротенькими, модно подстриженными волосами.
— А вы, мамаша, не меняетесь, моложаво выглядите! — заметил Михаил теще.
— Нельзя ей сдавать, на работу поступает на мое место и по моей рекомендации, — не без гордости заявила тетка Акулина. — А я — задирай нос к потолку — кастеляншей буду!
Тут только Мария с Настей поняли, что оживление матери вызвано не одним свиданием с ними, но и важной переменой в ее судьбе.
Гости приехали не с пустыми руками: в деревне раздобыли на обмен ржаной муки, и затеяли пироги с домашним вареньем из брусники.
— Тоню, Манечка, покличь на пироги, повидаться хочется, — попросила Ксения Николаевна.
— Как же, обязательно позовем!
Тесто уже подошло. Михаил в женином фартуке, весело насвистывая, ловко резал его на куски: он умел и любил стряпать. Ксения Николаевна с Акулиной, отстраненные от хлопот, знай нахваливали его:
— Ну и муженек, первого такого видим!
Настя, основательно проголодавшись после работы в цехе, не дожидаясь пирогов, стала уплетать хлеб с мамиными солеными рыжиками.
Кончался еще один день, пусть хороший, но наверняка не самый лучший из тех, что отпущены ей судьбой!
Г Л А В А XX
Антонина Самохина никогда не задумывалась над тем, для какой цели живет человек на свете. Рожден — живи и постарайся быть счастливым!
Лично она так и поступала. Конечно, рано осиротеть — это уже несчастье. Но ей повезло в другом, она была хороша собой.
Переехав на жительство в Москву, как пожелали того дядья, Тоня определилась на курсы машинописи, где учились одни девушки и где не перед кем было блистать ни своей красотой, ни нарядами.