И все же глухо нарастали ревнивые опасения. Зачем эти их обязательные встречи раз в неделю, к чему приведут они?
Насте никогда не доводилось видеть их вместе, кроме того единственного раза, когда она, повинуясь какому-то внутреннему чувству, проходя в обеденный перерыв мимо учебной части, толкнула дверь... В глаза сразу бросилась Тоня у окна за машинкой: она не печатала, а с кем-то разговаривала, осанка ее была полна достоинства, губы улыбались. Тот, с кем она говорила, помещался в углу за окном и потому не сразу был виден. Кровь бросилась Насте в лицо — она узнала Коптева и мгновенно прикрыла дверь.
Это случилось накануне того дня, когда так некстати ей попала стружка в глаз.
«Заметки — предлог со стороны Тони... Она влюбилась и делает все возможное, я-то уж знаю ее!.. Но он-то, он-то каков?» — и Настя вновь погружалась в созерцание, как ей теперь казалось, унизительной позы Коптева перед Антониной.
— Чем сидеть и дуться на меня, хоть бы радио включила! — заходя на минуту в комнату, вся в пылу хозяйственной деятельности, сказала сестре Мария.
В половине девятого с лестницы послышался такой топот, будто по ней одновременно спускалось все население дома. Затем входная дверь коридора скрипнула и подозрительно долго не закрывалась.
Устав ждать, что же будет дальше, Настя выглянула из комнаты. Перед ней в полном составе стоял литкружок.
— Нагрянули... навестить тебя! — заметно конфузясь, пробормотал Володя Ивлев, затеявший эту поездку. — Ну, а кроме того, — продолжал он, — мы привезли тебе немецкую газету «Молодой пролетарий» с фотографией и статьей.
— Раздевайтесь, я рада видеть вас! — отвечала Настя, как подобает радушной хозяйке, а появившаяся из кухни Мария, захватив в охапку старые пальто с вешалки, освободила ее.
Когда отзвучали первые приветствия, первые вопросы о том, как чувствует себя Настя, и как только все разместились в комнатушке при энергичном содействии Марии, Ивлев протянул Насте газету.
— Анастасия Воронцова в иностранной прессе. Бери, любуйся собой и читай!
— Славная мордашка! — заметил кто-то из литкружковцев.
— Да уж, немецкие парни не останутся равнодушными, — поддержали его.
Бросив взгляд на большую четкую фотографию на четвертой полосе, Настя вспыхнула от удовольствия.
— Сколько процентов ты имеешь по немецкому? — спросил ее Ивлев.
— Девяносто пять! — похвалилась за сестру Мария.
— Тогда пусть переводит, — распорядился Володя.
Все терпеливо ждали, пока Настя разбирала статью про себя. Потом она стала переводить.
Гости принялись просить Настю прочитать еще что-нибудь и перевести, разглядывая газету.
— Ой, смотрите-ка, никак карикатура на Адольфа Гитлера! — раздалось восклицание.
— Ну да, он самый — фашист, рвущийся к власти!
Туловище Гитлера было разделено пополам: одна половина, обращенная к рабочим, — в комбинезоне, другая — во фраке со звездой, для сидящих перед ним магнатов, как перевела Настя.
«Общее благополучие должно быть выше собственного благополучия!» — поучал он рабочих.
«Мы должны говорить языком обездоленных социализмом рабочих, чтобы привлечь их на нашу сторону!» — обращался Гитлер ко всем имущим.
— Сложная обстановка сейчас в Германии!
— Ничего, упростится со временем. Там Коммунистическая партия не из слабых!
Уважительно послушав разговоры столь начитанных парней, Мария незаметно поднялась и вышла в кухню, чтобы вскипятить чай на всю ораву.
Дверь снова отворилась, и на пороге комнаты появилась Тоня в голубом расшитом цветами кимоно, с замысловатой прической приподнятых волос на голове.
— Привет честной компании! — улыбаясь, певуче произнесла она и, поймав восторженные взгляды Настиных гостей, кокетливо пояснила: — Я не с неба свалилась, я живу в этом доме наверху!
— Привет, здравствуйте! — нестройно отвечали ей.
— А-а-а, Федя, и вы здесь, — продолжала Тоня, встречаясь с Коптевым глазами. — Очень кстати. Вы-то и нужны мне... В качестве компенсации за заметки помогите мне, пожалуйста, наладить примус.
Коптев, будто колеблясь, не сразу поднялся с дивана. Его подтолкнули в спину:
— Иди, иди, если девушка просит! Не позорь наш мужской род...