— Спасибо, Клавочка. Только вот как бы лично я в разряд отстающих не попала. Быстрее нужно выбираться отсюда...
В понедельник девушка попросила лечащего врача разрешить ей попробовать встать с кровати.
— Попробуй понемногу, не переутомляясь!
Держась за спинку кровати, Настя постояла несколько минут на своих исхудалых, подкашивающихся ногах. Лицо ее при этом выражало отчаяние.
Врач шутливо заметила:
— Уж не заплакать ли мы собираемся!
Стараясь придать лицу непроницаемое выражение, отдышавшись, Настя снова встала с кровати, а к концу дня, пошатываясь, выбралась в коридор. Наградой за то было круто сваренное яйцо. Правда, соли к нему не полагалось.
— Завтра и мы схлопочем себе прибавку, коли не пойдем, так поползем, — заявили три обойденные яйцом соседки. — Нас раньше тебя положили.
— Обязательно вставайте, я помогу вам, — проговорила Настя.
День ото дня, удлиняя маршруты своих походов, девушка, наконец, достигла больничного сада. Он был хотя и не велик, но зелен и, что особенно хорошо, без надоевших дорожек, обязательно посыпанных песком из битого кирпича.
Настя устроилась в провисшем шезлонге под тенистой липой, а исхудавшие свои ноги вытянула на солнце.
Умиротворенно гудел шмель в траве, присевшая на лютик бабочка-лимонница, сложив крылышки, покачивалась в забытьи вместе с цветком, почти неразличимая на нем. Не верилось даже, что она — Настя — в Москве, и стоит всего-навсего выйти за ворота, сесть в трамвай, как он привезет ее на завод, в бывшую, уже такую позабытую жизнь, с Федором, Антониной и всеми ушедшими в прошлое тревогами... На душе покой, полное отсутствие каких-либо желаний.
Настя прикрыла глаза, пытаясь вздремнуть, но ей помешали.
— Настя, Воронцова, Настенька, где ты? — звали девушку сразу в два голоса врач и нянечка.
— К тебе кавалер пожаловал, — сказала, подходя, врач. — Я разрешила ему на несколько минут повидать тебя. Можете тут поговорить.
От изумления и досады Настя медленно приподнималась. Уж не Володя ли Ивлев прискакал?
Он! Худой, горбоносый профиль его маячил сзади сиделки. Вот уж кого Настя не хотела видеть, да еще в больничном халате и с остриженной под машинку головой. Хорошо еще, что платочек повязала! Чувствуя, что краснеет от смущения, и потому злясь на себя, Настя постаралась придать лицу неприязненное выражение.
— Добрый день, Настенька, — робко заговорил посетитель. — Я получил информацию от твоей подруги Клавы, встревожился и вот примчался узнать, что с тобой?
Настю не держали ноги, она прислонилась к дереву, потом вынуждена была сесть в шезлонг. Попадись ей сейчас Клава, она бы разорвала ее на куски!
— Не понимаю, какие тревоги? Я поправляюсь, гуляю...
Володя приготовился возразить что-то, но не успел — появилась сиделка со стулом в руках, поставила его напротив шезлонга, пригласила:
— Прошу, молодой человек!
Он поблагодарил ее и сел, ловя на себе Настин хмурый взгляд. Когда шаги сиделки затихли, Ивлев, задетый холодным приемом, понизив голос до шепота, проговорил:
— Я не задержусь. Могу уйти сию минуту, если тебе неприятен мой визит. Я приехал по-товарищески...
Насте стало жалко его, она заговорила:
— Нет, дело не в тебе! То есть в тебе, конечно... — она запуталась, покраснела еще больше и тут же, как бы мысленно махнув рукой на всякую условность, договорила прямо: — Уж очень я не в форме, лучше бы в другой обстановке нам встретиться...
Лицо Ивлева просветлело. Внимательно посмотрев на девушку, он только теперь заметил, что она сильно похудела, но это по-прежнему была Настя Воронцова с ее переменчивыми глазами, улыбкой, нежным разлетом бровей.
— Ты же в больнице, о какой форме может быть речь? Кстати, я захватил тебе кое-что в надежде подкормить, но в приемной меня пропустили через фильтр.
Он показал свои пустые руки. Они были смуглые от загара и красивые. Настя понимающе улыбнулась. Стеснение ее прошло, уступив место чувству благодарности. Ивлев правильно рассудил, что навестил по-товарищески!
— Ты, Володя, мировой парень, спасибо. Но больше не приезжай, меня скоро выпишут, наверно... — говорила Настя, глядя на подходившую к ним санитарку, очевидно, звать ее к обеду, и протягивая на прощание Ивлеву руку.
Он осторожно взял эту руку и, тихо пожимая ее, задержал в своей.
— Одну минуточку, няня! — крикнул Ивлев остановившейся невдалеке женщине с таким вдруг взволнованным лицом, словно от этой минутки многое зависело в его жизни.