До суда из шести мужиков дожили только трое, двоих из них зарезали в лагерях. Последний — отец пропавшего мальчика — отсидел несколько лет, а как вышел, то узнал, что жена покинула село и теперь с новым мужчиной воспитывает младшенького. Отец запил и вскоре утопился в пруду. Посмертно колдунья отомстила своим убийцам.
Спустя два года после смерти Мазухиной в селе и начались таинственные пропажи людей.
Местные знали поверье, что перед смертью, чтобы очистить душу, ведьма была обязана передать свой дар другому человеку. Решили, что именно пропавший мальчик стал её преемником и, чудом спасшись из горящего дома, принялся терроризировать село. Каждые два года. В феврале.
Участковый божился, что эксперты вытащили останки мальчишки из-под обугленных досок, но волну народной паники было не остановить. Даже могила ребёнка на местном кладбище их не убедила. Ходили шепотки, что кости принадлежали разным людям, и милиция нарочно это скрыла.
Елена умолкла. Захрипел и затрясся включившийся холодильник. Я дёрнулся.
— Ну всё теперь, — отмахнулась продавщица, — поминай как звали.
— Подождите… — вступил я. — Раз люди пропадают, значит, расследовать должны? Участковый же есть.
— Ой, — поморщилась Елена. — А что ему. В селе всё чинно и мирно. Раз в пару лет напишешь заявление о пропаже, он примет, указания раздаст, а всё равно никто никого не найдёт. Ты, Вадик, подумай хорошенько. В феврале-то мы тебя сориентируем, как-чего. Просто предупредить надо же, сам должен понимать, такие дела творятся…
Из магазина я вышел в холодном поту. От безмолвия припорошенных снегом окрестностей меня взяла оторопь. Я чувствовал себя немощным и уязвимым. В груди нарастала тревога.
В шесть часов, когда уже стемнело, мы встретились с Иваном около его дома, сели в служебную «буханку» и двинулись по селу. Ехали мимо укутанных в седые одеяла домов, что в свете уличных фонарей походили на пряничные. Свернули на асфальт и помчались вдоль вереницы жутких бетонных столбов. Потом съехали на усыпанный снегом большак.
Впереди горели жёлтым окна сторожки газораспределительной станции. Мы остановились у ворот. В воздухе витал запашок бытового газа. Я насторожился, но Иван успокоил, сказал, что это всё с непривычки.
Внутри сидел кудлатый дежурный в очках. Иван поздоровался с ним, представил меня и похвастался, что в короткий срок нашёл молодого добровольца. От слова «доброволец» я поёжился.
Однако все мои страхи и сомнения стремительно развеивались. Ворота здесь были надёжные, дверь в сторожку стояла железная, а снаружи за мою безопасность пеклись две современные камеры видеонаблюдения.
— Вот так у нас, Вадик, — Иван развёл руками и улыбнулся. — Тут сиди себе, балдей, что называется. Раз в час, даже в два — обход. По мелочи, за территорию не выходи, у нас за это… штрафуют.
Последние слова ураганом смели моё спокойствие.
— С завтрашнего дня заступаешь, — голос Ивана немного отогнал жуть. — Первое время я тебя повожу, ну а к весне уж сам давай. К станции дорогу первым делом чистят, она у нас всё село согревает.
— Мне бы с Антоном поговорить, — выдавил я из себя — Разузнать, что к чему.
Дежурный мельком взглянул на меня и отвернулся к окну. Иван пожал плечами:
— Это конечно, он тут двадцать лет просидел, опытный… Только, Вадик… — он тяжело вздохнул и медленно опустился на табуретку. — Ты не принимай всё слишком близко. Ну да, есть небольшая проблема у нас, кто бы что тебе ни наплёл, особенно из баб наших. Не забивай себе голову. Месяцок пересидеть с осторожностью, а дальше два года, считай, горя не знать.
— Не понимаю, — отозвался я. — Откуда у вас столько спокойствия… Есть хоть подозрения, что это на самом деле?
— Давай я тебе расскажу свою версию, — начал дежурный.
— Ой, — вздохнул Иван, — только умничай поменьше.
— Да иди ты! Я для себя это так объяснил, а ты думай, что хочешь. В общем, слушай сюда, Вадик. Я по натуре своей материалист. Но сколько не объясняй всё законами физики и химии, каждый раз утыкаешься в какое-то чёрное пятнышко. Я не верю ни в демонов, ни в призраков, но есть что-то мерзкое в этом мире, какой-то поганый корешок зла. Проблема нашего общества… — он покосился на Ивана. — Она в том, что мы зачастили бороться не с причиной, а со следствием. То есть дерёмся на мелководье, а не в океанских глубинах. На самой верхушке айсберга. Друг с другом, а не против тех, кто нас стравливает. Понял, к чему я? Эти пропажи — не причина, а следствие какого-то зла.
— Да, — оживился я, — мне женщины рассказывали про колдунью. У неё дом как раз в феврале сожгли.
— Нет-нет, — улыбнулся дежурный, — это тоже следствие. Пообщаешься с Антоном, он тебе, может, расскажет, как у нас тут один пропал. В лес паренёк пошёл. Мы туда и в обычное время не ходим, там с войны снарядов прорва. Как в конце восьмидесятых деду Сашке глаз выбило взрывом, так в лес из местных никто не суётся. Бабка когда-то мне рассказывала, что в лесу стоит большой пень, там посреди него гниль, а под ней само зло живёт. Пока я мелочью был, то боялся, в юности — смеялся, а сейчас и не боюсь в общем-то, но и смеяться не хочется. Так что вот тебе пища для ума, подумай, глядишь, сообразишь, как нам корень зла этот выкорчевать. Только ты в суть дела смотри. Любой умный человек знает, что надо работать не с надстройкой, а с базисом.