— План мне нравится, — засмеялась Лелька. — Но если ты голодный, то покормить я тебя могу в самом начале.
— Не надо меня кормить. — Он поцеловал ее, и его сухие губы заставили ее сердце пуститься вскачь. — Я хочу тебя целовать. Я об этом мечтаю, наверное, со второго раза, как тебя увидел.
— Со второго? — лукаво спросила она.
— Да. Врать не буду. Первый раз я тебя воспринял как новую клиентку, довольно взбалмошную, кстати. А вот уже во вторую нашу встречу ты мне понравилась.
— Это когда я решила, что ты маньяк? — спросила Лелька и испуганно прикусила губу. В такой момент, как сейчас, ей вовсе не хотелось переводить разговор на маньяка.
— У тебя был такой решительный вид, когда ты со страху села в сугроб… — Он снова легонько поцеловал ее и чуть слышно рассмеялся. — Леля, ты самая невероятная женщина, какую я встречал за свою жизнь. Точнее, ты вторая невероятная женщина, которую я встречал.
— А первая? — чуть ревниво спросила она.
— А первой была моя мама. Мне так жаль, что я не смогу тебя с ней познакомить, ты бы ей понравилась.
— Митенька, мне вполне достаточно, что я нравлюсь тебе. — Она ласково погладила его по щеке. — Не рви себе душу. Моя мама умерла, когда мне было всего двадцать, так что я знаю, что это такое — потерять мать. Но жизнь продолжается, и в ней есть место для счастья, новой любви, хотя память всегда остается с нами.
— Леля, а мы чего в коридоре стоим? — чуть хрипло спросил он.
— Ой, это ты на меня так действуешь, что я перестаю соображать. Проходи. Я сейчас сирень в вазу поставлю. — Она крутанулась на каблучках и стремительно двинулась в сторону кухни. Но не дошла. Удержав ее за плечо, Дмитрий вернул ее в свои объятия, легко подхватил на руки и понес к лестнице на второй этаж. Охнув, она непроизвольно охватила его шею руками, упала на пол пенная белая сирень, оставшись сиротливо лежать на ступенях дубовой лестницы.
— Ой, сирень! — жалобно воскликнула Лелька.
— Я тебе другую выращу. Меня научили. Буду каждый декабрь запасать ветки, и к концу февраля у тебя всегда будет сирень, если хочешь, — пропыхтел он. Все-таки Лелька была не то чтобы пушинка, и, услышав его запыхавшийся голос, она тут же привычно расстроилась из-за собственного несовершенства.
— Конечно, хочу, — сказала она, и это были последние слова, которые они сказали друг другу в ближайшие полтора часа.
У нее была изумительная кожа. Белая-белая, как алебастровая, и такая нежная, что казалось, будто ведешь рукой по тончайшему шелку. У нее была совершенная фигура — со всеми положенными выпуклостями, которые идеально ложились в его ладони, словно были созданы именно для него. У нее была тонкая талия, и переход от нее к округлым ягодицам приводил его в неописуемый экстаз. Вообще ее фигура точно подходила под классическое определение «песочные часы», и это было так красиво, что у него мутилось в голове. Он вообще не помнил, когда при виде обнаженного женского тела испытывал такие эмоции. Лишь в самый первый раз, наверное.
В нем уже давно не жил тот растерянный, четырнадцатилетний, не знающий жизни пацан, но чувства, которые он сейчас испытывал, были сродни тем самым, давно забытым. Это было так удивительно, что просто голова взрывалась, и он пытался собрать воедино осколки самого себя, чтобы снова стать взрослым, уставшим от жизни, чуть циничным и совершенно не романтичным мужиком, приближающимся к сорокапятилетнему рубежу.
— Ты абсолютно не романтичен, ты просто мужлан! — говорила ему Тома на протяжении всей их семейной жизни, и он вдруг подумал, что если бы Тома узнала, что он в состоянии встать в шесть утра, чтобы приехать к открытию цветочного салона за сорок километров от дома, чтобы купить сирень в феврале, то упала бы в обморок. Тот Воронов, за которым она восемнадцать лет была замужем, на это был совершенно точно не способен.
В отличие от отца. Мама до конца своих дней бережно хранила все его маленькие подарки. Засушенные букетики фиалок, любовные записки и открыточки, сделанные своими руками, коробки из-под конфет, в которые она складывала украшения. Полковник милиции Александр Воронов, несмотря на весь свой героизм и доблесть, был очень романтичным и нежно любящим свою жену человеком. Отец погиб, когда Дмитрию было всего восемь лет, и до этого момента сын никогда даже не задумывался, насколько, оказывается, на него похож.