Сегюр отключил связь и посмотрел на Дэйкса:
- Как твой сын?
- Не знаю. Я повиновался твоему приказу.
Рэй специально задав неожиданный вопрос по реакции и взгляду с искренним удивлением, понял, что Дэйкс верен своему слову и своему господину, и успокоено кивнув, вызвал Стейпфила:
- Проследи, чтобы Монторрион не имел спроса на Кургосских торгах.
- Понял, господин, - с равнодушным видом поклонился сегюр агнолик и, пятясь покинул шатер.
Может это помилование? - согрел себя мыслью на минуту троуви и вздохнул: не выдумывай. Пока это значит лишь одно - Монти застрянет в сеприше до особого распоряжения Лоан. А оно может быть каким угодно.
Монторриона везли в общей камере с десятком тэн, которым еще вчера он был господин. Сегодня же, лишенный званий и регалий, включая привычной одежды, обуви и мэ-гоцо, он стал одним из них, и понятно, что тэн с радостью пообщались с бывшим сыном троуви.
В распределитель Кургосса, парень прибыл в состоянии сходном озверению. Однако плевать было эгнотам на его настроение и физическое состояние. Его хоттоми выгнали прочь из гоффита и доставили на место. Проволокли по коридору и кинули в камеру. Парень, не привыкший к такому обращению, еле сдерживал ярость. И как только вход в камеру закрылся, закричал в потолок, выпуская гнев и отчаянье наружу. Унижение было непереносимо, и он бы совершил сэн-сэш, но было не чем.
К довершению всех бед и оскорблений, вечером его силой доставили в захудалый къет для тэн и низшего состава служащих и поставили на колени рядом с занявшей туже позу худой и лысой женщиной, у которой вместо знака жрицы Модраш на щеке красовалось тавро тэн.
Монти не сдержал стона, признав в ней Алорну, теперь рабыню, как и он.
Их союз был освящен, несмотря на дружное "нет" со стороны новобрачных. После их кинули в одну камеру, наверное, самую маленькую во всем здании торгового комплекса Кургосса.
Челнок сегюр стартовал через два часа после доклада Арвидэйф. Констант летел вместе с отцом, но не за сестрой, а для ума.
Рэй решил прикомандировать его на пару месяцев к отряду агноликов на Земле. Будущий император должен знать язык и повадки любых жителей галактики, даже представителей низкоразвитых цивилизаций.
В голову Семена ничего не шло. Он тупо смотрел в лицо Феи и молил, чтобы она очнулась. Час, второй, ничего не менялось. К ночи Семен готов был завыть, и порешить не только Витька, но и себя.
- Больно уж она впечатлительная, - вздохнул за спиной Илья, вернувшийся с охоты лишь час назад и тут же поспешивший в комнату к другу, узнав о случившемся днем.
- Да, - разжал губы Колмогорцев. - Поэтому такие и не живут. Их, такие как мы убивают.
Степной засопел, переваривая услышанное:
- Что ты от Витьки хотел? Полудурок он и есть полудурок.
- Я еще хуже, - заверил.
- А ты-то что?
- Проверить ее хотел. Кретин недоделанный, - сжал зубы до треска от злости на себя.
- Обойдется, Сем.
- Угу. Такое не прощают. Я бы не простил. Из памяти вычеркнул.
- Чего же ты такое натворил, что в крайности кидаешься?
- Неважно. Но то, что говорю - факт. У Петьки подробности спроси, если очень любопытно.
- У него сейчас и собственное имя не узнать. Вырубился, пушкой не разбудишь. Вон как она, балласт.
- Может нашатырь Фее дать?
- Какой нашатырь, Семен? Сам же ее организм знаешь, чего после будет предсказать невозможно. Лучше не рисковать.
- Ну, да. От глотка водки трое суток спала.
- Вот.
- И чего прикажешь, смотреть на нее и к дыханию прислушиваться?
- Ты штуку-то эту принес?
- Когда?!… И причем тут наркота?
- Может это лекарство?
- Угу. Хорошее такое. От жизни. Раз принял, и лет через пять сам в порошок превратился.
Илья вздохнул, соглашаясь, потер затылок в раздумьях: может пора сказать Семе, что к чему? И промолчал, не рискнув.
Фея очнулась, когда в доме все затихло, мужчины разошлись на отдых.
Девушка открыла глаза и уставилась на Семена, а тот дичась и боясь пошевелиться смотрел на нее. В груди было холодно от предчувствия беды, и казалось, сейчас девушка плюнет ему в лицо, как минимум.
Прости, - только и смог повинится мысленно. Руку протянул и сжал одело в кулак, не смея прикоснутся к Фее, лбом в край кровати уткнулся, чтобы горечь в его глазах не увидела.
- Хакано, - всхлипнула она, и накрыла руку мужчины своей ладошкой. Семен взгляд вскинул и понял, что у него просят сочувствия и понимания.
Всего лишь. За все, что он сделал.
Ни слова в упрек, ни нотки укора, ни тени осуждения во взгляде. Словно и не было ничего.
- Хакано?… Да… - каркнул хрипло, нахмурился, пытаясь выразить скорбь по поводу убитого, хотя меньше всего ему о каком-то животном думалось.
Девушка приподнялась, его за шею обняла, прижалась доверчиво, и Семен вовсе растерялся: это за что ему счастье такое? В голову все заповеди пришли, которые и оптом и в розницу нарушал - не за это ли наградили? Хмыкнул растерянно. Фею легонько обнял, по волосам гладить начал боясь, что вот-вот оттолкнет и кончится то самое счастье, о тайне которого он размышляет. Но девушка хоть бы отодвинулась.
- Люба ты моя… Простишь ли дурака? - прошептал не веря, что такое возможно. - Жизнь она цинична, в ней чистоте да чудесам давно места нет. Откуда же ты взялась? Диковинка ты моя… Я…Я сейчас, - усадил на постель. - Настойку тебе подогрею и ужин принесу. Покушать тебе надо. Подожди, хорошо?
И бегом на кухню.
Девушка кушала и рассказывала о Хакано. Семен кивал, слушал внимательно, но ни слова не понимал, да и плевать ему было на все, что она говорит, главное что говорит. Ему.
Он упивался ее голосом, гладил по волосам и любовался каждой черточкой лица, каждым изгибом фигурки, каждым жестом и взмахом ресниц. И все понять не мог: неужели она не сердится? Ни чуть не обижена на него? Может, не поняла, что он сделал? Да и, правда, откуда такой как она отвратность чужых мыслей и действий понять?
И хоть отлегло немного от души, а страх сильнее стал: а вот завтра сообразит Фея и что? И мысль гаденькая закралась - взять ее сегодня, а завтра уже куда денется? Волей - неволей простит.
Фея кашу доела, настойку выпила и решила для себя - Виктора завтра за Хакано не пощадит. Возьмет у него все силы, хоть что ей Семен после говори, хоть как наказывай.
На том и успокоилась.
Семен посуду убрал и к девушке, руки дрожат - не оттолкнула бы.
Нет. И хоть по-прежнему смущалась и дичилась, но так же и послушной была, податливой, и лицо от Семена уже не прятала. От рук и ласк его уже не бегала, и видно было, нравится ей все больше как нежит ее мужчина, даже ответила, погладила неумело грудь и плечи. Но только Семен на лоно ладонь положил, ножки сжала и опять испуганно замерла. Пришлось ему еще одну ночь, сгорая от желания, потратить лишь на ласки и сильнее приручить Фею.
Ну, не пугать же ее. Хватит уж, наломал дров.
Глава 29
Утром Семен ушел на охоту. Успел сейкап припрятанный достать, дичь пострелять, и вернуться пока Фея спала. Летел на заимку, боясь не успеть и столкнуться при своей добыче с девушкой. Вот крику опять будет!
За ограду въехал, Прохорыча пыхтящего трубкой на завалинке, спросил:
- Спит?
- Ага. Заспалась чей-то девка. Двенадцатый часок уже, а она носа из комнаты не кажет. Видать знатно ты ее ночку веселил, - хмыкнул. Семен улыбнулся в ответ, лыжи скинул.
- Женюсь я отец.
Старик насупился обдумывая и кивнул:
- Дело молодое. Токмо слыхал я сегодня от Петьки байку заковыристую, что глаза у твоей Феи-то, не человечьи.
- Это и я слышал. Вчера. В том же исполнении.
- Вона как… Набрехал знать? И Ванька тоже? - зыркнул на мужчину.
Семен насторожился:
- Не понял.
- Так спроси. Он сроду не брехлив, однако Петьку внимательно слушал и апосля мне молвил: и мне, Прохорыч, когда Фея-то целоваться полезла, показалось что зрачки у нее вертикальные стали, страшные.