Меня очень быстро утомила работа над различными странными сделками, бессмысленными с экономической точки зрения для инвесторов и уже неинтересными для меня. Японские компании пользовались производными в двух целях: или чтобы обойти закон, или чтобы создать фиктивные прибыли. После такой работы хотелось принять душ. Я понимал, что появление даже первых признаков нравственности означало мою непригодность к торговле производными. Неужели я теряю хватку? Я попытался загнать рассуждения на тему «что такое хорошо, а что такое плохо» в дальний угол сознания, но успеха не достиг. К постоянной работе в Токио я оказался непригоден, и, осознав это, решил просто хорошо провести оставшееся время командировки.
По следам стад туристов я посетил Хаконе, Фудзи. Я осмотрел кучу токийских парков и музеев, сходил даже на праздник цветения сакуры в парк Уэно.
Не раз я встречался с потенциальными клиентами, но ни один из них так ничего и не купил. Несколько человек отказались от предлагаемых мною сделок, сочтя их недостаточно рискованными.
Я стал подумывать, не начать ли принимать ставки на результаты баскетбольного матча Канзас—Вирджиния, но решил, что и тут для клиентов риска маловато. По-настоящему рискованным было лишь играть на то, удастся ли мне посмотреть этот матч самому. В Америке уже начался чемпионат, а я поставил несколько тысяч долларов на Канзас и теперь здорово беспокоился за физическую форму родной команды.
Раньше я даже не представлял, насколько трудно посмотреть в Токио трансляцию баскетбольного матча. В любом крохотном городке Среднего Запада у вас на выбор есть десятки тысяч мест для этого. В Токио — только одно: американский спортивный бар, где, если вам повезет, телевизор переключат именно на нужный канал. Вместо трансляции американцы вынуждены довольствоваться видеозаписями, доставляемыми авиапочтой из США. После того как я в своих поисках обзвонил несколько заведений, но успеха не добился, пришлось шакалить у консьержа: не знает ли он, где я могу посмотреть баскетбол. Консьерж оторопел.
У меня началась депрессия, отягощенная тоской по дому. Несмотря на выходной, я пошел в офис, надеясь узнать счет из информационной компьютерной сети. Офис быт пустынен и тих. Каждые пять минут на компьютерном мониторе появлялась строка японских иероглифов и выводился счет в игре Канзас—Вирджиния. После того как компьютер выдал окончательный результат: Канзас проиграл, и мои денежки плакали, — я продолжал сидеть в угрюмом молчании. Токио мне нравиться перестал.
Теперь, когда я решил, что оставаться в Японии уже не хочу, работа стала истинным наказанием. Я изумленно наблюдал за продавцом, организующим виртуозную опционную сделку, которая по доходности соперничала с АМІТ: она наверняка могла принести 99,99% прироста капитала. Не особо интересуясь результатом, я предложил нескольким клиентам, желавшим наградить высочайшим рейтингом AAA третьесортные облигации, схему FP Trust. Но, уяснив, что у этого рейтинга будет некая оговорка, они отказались. Оговорка могла насторожить местные власти.
Под конец своего пребывания в Японии я пережил землетрясение. Находясь в номере отеля, я вдруг почувствовал какую-то вибрацию и услышал грохот сталкивающихся друг с другом вешалок в шкафу. Это было первое землетрясение в моей жизни, и оно здорово меня напугало. Не предзнаменование ли это? Единственное, что хоть как-то успокаивало, — воспоминание о старом отеле, уцелевшем в одном из жесточайших землетрясений в истории. Неужели новый построен хуже? Отель устоял, но мне все равно хотелось домой.
Позже, к своему смятению, я узнал, что старый отель вовсе не был таким непоколебимым, как о нем говорили. На обмане и мошенничестве стояла не только японская банковская система. Меня обманули даже Императорский отель и Фрэнк Ллойд Райт.
По моим представлениям, этот архитектор провел в Токио почти четыре года, с 1918 по 1922, проектируя отель и руководя его постройкой. Здание должно было стать сейсмоустойчивым. Отель стоял на плавающем фундаменте, которому Райт отвел роль амортизатора, предназначенного гасить колебания почвы, не передавая их стенам. Оказалось же, что большинство серьезных исследователей считают эту историю сказкой, а Райта — либо искренне заблуждавшимся человеком, либо лжецом. Вот слова крупнейшего японского специалиста, изучавшего деятельность Райта, профессора Университета Нихон Масами Танигавы: «Молодой американский архитектор, не страдающий от избытка заказов, воспользовался землетрясением как рекламой своего метода строительства сейсмоустойчивых зданий. Только и всего».