- А в чем дело?
- Денег нет. Деньги не пришли. - Он помолчал. - Знаете, Джейк, это очень странно. Когда я такой, я люблю быть один. Мне хочется сидеть в свой комнате. Я как кошка.
Я порылся в кармане.
- Сотня устроит вас, Харви?
- Да.
- Вставайте. Пойдем обедать.
- Успеется. Выпейте со мной.
- Лучше бы вы поели.
- Нет. Когда я такой, мне все равно, есть или не есть.
Мы выпили. Харви прибавил мое блюдце к своей горке.
- Вы знаете Менкена, Харви?
- Да. А что?
- Какой он?
- Он ничего. Говорит очень смешные вещи. Я недавно обедал с ним, и мы заговорили о Гоффенхеймере. "Беда в том, - сказал Менкен, - что он прикидывается святошей". Это недурно.
- Верно, недурно.
- А вообще он выдохся, - продолжал Харви. - Он уже написал обо всем, что знает, а теперь берется за все то, чего не знает.
- Он, должно быть, правда, ничего, - сказал я. - Только читать его я не могу.
- Ну, сейчас никто его не читает. Разве что те, кто когда-то читал труды Института Александра Гамильтона.
- Ну что ж, - сказал я. - И это было неплохо.
- Конечно, - поддакнул Харви.
Несколько минут мы сидели, погруженные в глубокомысленное молчание.
- Еще стаканчик?
- Давайте, - сказал Харви.
- А вот Кон идет, - сказал я:
Роберт Кон переходил улицу.
- Кретин, - сказал Харви.
Кон подошел к нашему столику.
- Привет, друзья, - сказал он.
- Привет, Роберт, - сказал Харви. - Я только что говорил Джейку, что вы кретин.
- Что это значит?
- Скажите сразу. Не думайте. Что бы вы сделали, если бы могли сделать все, что вам хочется?
Кон задумался.
- Не надо думать. Выкладывайте сразу.
- Не знаю, - сказал Кон. - А зачем это вообще?
- Просто - что бы вы сделали? Первое, что придет в голову. Как бы глупо это ни было.
- Не знаю, - сказал Кон. - Пожалуй, я охотнее всего опять стал бы играть в футбол, теперь, когда у меня есть тренировка.
- Я ошибся, - сказал Харви. - Это не кретинизм. Это просто случай задержанного развития.
- Вы ужасно остроумны, Харви, - сказал Кон. - Вы дождетесь, что кто-нибудь съездит вам по физиономии.
Харви Стоун засмеялся.
- Вы так думаете? Не съездит, не беспокойтесь. Потому что мне на это наплевать. Я не боксер.
- Вряд ли вам было бы наплевать.
- Именно было бы. В этом ваша основная ошибка. Вы плохо соображаете.
- Хватит говорить обо мне.
- Как угодно, - сказал Харви. - Мне наплевать на вас. Вы для меня нуль.
- Довольно, Харви, - сказал я. - Выпейте еще портвейну.
- Нет, - сказал он. - Я пойду куда-нибудь и поем. Еще увидимся, Джейк.
Он встал из-за стола и пошел по улице. Я смотрел, как он пересекает мостовую, маленький, грузный, с неторопливой уверенностью пробираясь между машинами.
- Он всегда ужасно злит меня, - сказал Кон. - Не выношу его.
- А мне он нравится, - сказал я. - Я даже люблю его. Не нужно на него злиться.
- Я знаю, - сказал Кон. - Просто он действует мне на нервы.
- Поработали сегодня?
- Нет. Сегодня не клеилось. Сейчас мне гораздо труднее, чем когда я писал первую книгу. Никак не могу наладиться.
Бодрая уверенность, с какой он ранней весной вернулся из Америки, уже исчезла. Тогда он не сомневался в своем литературном таланте, и его мучила только жажда приключений. Теперь эта уверенность исчезла. Мне кажется, что я как-то не сумел отчетливо обрисовать Роберта Кона. Дело в том, что, пока он не влюбился в Брет, он никогда не говорил ничего такого, что отличало бы его от других людей. Он красиво играл в теннис, был хорошо сложен, ловок, недурно играл в бридж я чем-то неуловимо, напоминал студента. Я ни разу не слышал, чтобы он в большой компании сказал что-нибудь необычное. Он носил рубашки фасона поло - как мы их называли в университете и как их, вероятно, называют и теперь, - но не старался казаться моложе своих лет. Не думаю, чтобы он очень любил франтить. Внешне он сформировался в Принстоне. Внутренне он сложился под влиянием двух женщин, воспитавших его. В нем была милая мальчишеская веселость, которую ни той, ни другой не удалось вытравить из него, и я, вероятно, не сумел этого показать. Например, играя в теннис, он очень любил выигрывать. Ему, должно быть, хотелось выиграть не меньше, чем знаменитой Ленглен. С другой стороны, он не дулся, когда проигрывал. После того как он влюбился в Брет, все его мастерство пошло прахом. Он стал проигрывать таким теннисистам, которые никогда и не мечтали побить его. Но относился он к этому очень мило.
Итак, мы сидели на террасе кафе "Селект", и Харви Стоун только что пересек улицу.
- Поедем в "Клозери де Лила", - сказал я.
- У меня свидание.
- В котором часу?
- Фрэнсис придет в четверть восьмого.
- А вот и она.
Фрэнсис Клайн переходила улицу, направляясь к нам. Она была очень высокая, шагала быстро, размашисто. Она сделала нам знак и улыбнулась. Мы смотрели, как она пересекает улицу.
- Здравствуйте, - сказала она. - Очень рада, Джейк, что вы здесь. Мне нужно поговорить с вами.
- Хэлло, Фрэнсис, - сказал Кон. Он улыбался.
- Ах, здравствуй, Роберт! И ты здесь? - Она продолжала, говоря очень быстро: - Дурацкий у меня день сегодня. Он, - она кивнула на Кона, - не пришел домой к обеду.
- Я и не должен был.
- О, я знаю. Но ты не предупредил прислугу. Потом я сговорилась с Паулой, но ее не оказалось в редакции. Я поехала в "Ритц" и ждала ее там, а она не пришла, и у меня, конечно, не хватило денег, чтобы пообедать в "Ритце".
- Ну и что же вы сделали?
- Ушла оттуда, конечно. - Она говорила нарочито веселым тоном. - Я всегда держу свое слово. Никто этого теперь не делает. Ну, как поживаете, Джейк?
- Хорошо.
- Привел в дансинг хорошенькую девушку, а потом улизнул с этой Брет.
- Она тебе не нравится? - спросил Кон.
- Я нахожу, что она совершенно очаровательна. А ты?
Кон промолчал.
- Послушайте, Джейк. Мне нужно поговорить с вами. Пойдемте со мной напротив, в кафе "Купол". А ты посидишь здесь, Роберт, ладно? Идем, Джейк.
Мы пересекли бульвар Монпарнас и сели за столик. Подошел мальчишка-газетчик, я купил парижский выпуск "Тайме" и развернул газету.
- Что случилось, Фрэнсис?
- О, пустяки, - сказала она. - Он только хочет бросить меня.
- Как это - бросить?