Она притормозила у края площадки. Рюкзак был все там же -- розовый на молодой траве. Она присела рядом. Ладонь наткнулась на что-то маленькое и твердое в траве, может, камешек. Она устроилась поудобнее, расстегнула молнию рюкзака и схватила бутылку, плохо, что уже теплой воды. Она отвинтила крышку и начала пить -- жадно, совсем не по-девичьи большими глотками. Спасительная влага вожделенной прохладой разливалась внутри. Она пила, и все это время он был там, на самом краю поля зрения, и, казалось, смотрел на нее. "Натрий плюс, калий плюс, кальций два плюса..." -- автоматически читала она на этикетке, не улавливая никакого смысла, да и не пытаясь. Нет, он точно смотрел на нее. "Че он пялится? А может, он там сейчас меня раздевает, в своих фантазиях? Ага, конечно. Калий плюс, натрий плюс, кальций два плюса... Что за чушь!" Она бросила бутылку в рюкзак, на какой-то рюкзак, взятый на всякий случай, пододвинула лежащий рядом большой лист картона и улеглась на него, подложив рюкзак под голову.
Позади солнце уже едва не касалось крыш стоявших за пустырем девятиэтажек. Их длинные тени широченными темными полосами пролегали через заросшее разнотравьем пространство. Остывала накаленная за день обшивка старого автокрана, давно оставленного, уныло ждущего своего часа около вбитых неизвестно сколько лет назад свай. Немногочисленные прохожие пересекали пустырь по двум длинным, обсаженным деревьями дорожкам -- кто медленно и степенно, как профессор, идущий домой, а кто и в явной спешке. И наверняка, у каждого были свои планы и дела -- отдых дома, либо же веселая ночь.
Когда-то и она бегала по этому пустырю с кучкой местных мальчишек. Тогда для них он был то бескрайней африканской саванной, а то и инопланетной степью. Они охотились, ловили больших зеленых, или песочного цвета ящериц, выползавших греться на странные черные бочки, торчавшие из земли в нескольких местах. Забирались они даже внутрь старого желтого крана, который, казалось, еще видел динозавров. Он превращался и в паровоз, и в танк, и в космический корабль, а иногда -- в маленький уютный домик для двоих на берегу травяного океана конца лета. И как грустно было потом прощаться с этими мальчишками, так неожиданно легко принявшими в свою компанию незнакомую приезжую девчонку. Теперь все не так: подъезды, лавочки...
Она лежала лицом к небу. Дыхание уже почти восстановилось. Пальцы правой руки сжимали тонкий стебелек какого-то невзрачного цветка. А мысли, как те прохожие, шли, незаметно сменяя друг друга, иногда вдруг обрывались и сразу забывались. О чем она думала? Что хорошо так лежать, и пусть ноги отдыхают. Что ступни в этих роликах огромные, как у героев диснеевских мультфильмов. А завтра будет тяжелый день, столько дел, да и зачетная неделя все ближе и ближе. Последняя мысль не прошла бесследно. Она отозвалась где-то внутри тревожным гулом, который еще долго оставался в фоне, придавая каждой мысли нотку незаконченности, и, почему-то призывая торопиться.
Вдруг над ней совсем низко с протяжным писком пролетел стриж. Она проследила за птицей взглядом, пока та, помахивая несуразно длинными и узкими крыльями, не скрылась за кроной растущего недалеко дерева.
И все-таки лежать было хорошо. Она уже и забыла, о чем думала раньше. Устроившись поудобнее, она глубоко вдохнула вечерний воздух, свежий, и в то же время теплый. Этот вдох как-то незаметно и неотвратимо перешел в длительный зевок. Прикрывавшая рот рука упала на живот и теперь медленно поглаживала частую вязку свитера, опускаясь и поднимаясь в такт дыханию. Пальцы левой руки машинально теребили застежку кармана на джинсах, то расстегивая, то застегивая молнию. Неожиданно она поняла, что голодна, что ела очень давно, а с собой взяла только воды. "Интересно, а что сегодня бабушка приготовила на ужин?" -- встала в мозгу закономерная мысль. И сразу перед внутренним взором стали проходить образы различных кушаний: жареная картошка, которая почему-то ужасно вредна для здоровья, и пирожки, от которых можно растолстеть. Мысль о скором ужине захватила ее и поднимала настроение, и заставляла торопиться. "Вот сейчас еще немного полежу, ноги отдохнут, немного покатаюсь и сразу домой. Не голодать же до ночи, да и бабушка будет волнова..." Мысли стихли, но через мгновение возвратились вновь. Она вспомнила, что днем поссорилась с бабушкой -- что-то сказала и уже забыла, с чего все началось. Знакомый жар разлился в груди. "Да что она вообще понимает в современной жизни? Давно застряла в своем прошлом. И что с того, что у них все было не так?" -- хорошо знакомые и часто повторяемые слова. "И вообще, надо меньше смотреть криминальной хроники."
Она злилась на бабушку, и просто было обидно, что в этом мире люди так плохо понимают друг друга, и особенно горько, если это близкие люди. А взрослые так слабы и так боятся показать свою слабость, так развращены властью, и, опять же, боятся ее потерять, даже если это просто власть над своими детьми. Как тираны в бетонных бункерах с охраной, которые страшатся своего народа, они с самого детства унижением и ложью подавляют всякие проявления вольной мысли. В тот момент она ненавидела этот мир, где правят деньги, ложь и лицемерие. И вообще, дети не развязывают войн, не убивают и не насилуют. Она почувствовала, как сердце сжалось внутри, и рука сама потянулась к глазам. Нет, конечно, не может быть, чтобы она была так зла на бабушку. Просто, наверное, всему виной возраст, когда так остро чувствуется несправедливость. "А бабушке надо будет позвонить потом. Вряд ли она сильно сердится", -- подумала она, вытирая ладонь о траву.