Я бросилась к раковине, меня рвало. Холостые позывы. Желудок скручивало так, что я едва сдерживалась, чтобы не выть. Я как огня боялась таких мужчин. Жестких, жестоких, убийц. В их взглядах было что - то устрашающее, понимание своих возможностей и силы. Я же хотела свободы и нормальной жизни, насколько она возможна после всего, что видела и знаю. Голова кружилась. Ксюша гладила меня по спине, стараясь успокоить. Ощущала дрожь по всему телу, стало так холодно, что я слышала стук собственных зубов друг о друга.
- Это я виновата, - тихо залепетала Ксюша. - Надо было не говорить... С другой стороны, лучше я скажу, чем Геннадий Иванович... Слушай, возможно, вы сможете договориться и сосуществовать мирно... Не так, как с ним... Послушай, Алмазовы славятся дипломатией... - она повела меня в зал, усадила на один из диванов и заботливо укутала пледом, сказала, что пойдет сделает чай; я перехватила ее за руку, не хочу оставаться одна.
Она села рядом, прижала меня к своей груди и начала гладить по волосам. Я зажмурила глаза, едва не заплакав. Моя мать никогда так не делала. Она будто старалась избегать прикосновений ко мне, а я так к ней тянулась. Она словно боялась привыкать ко мне. Чтобы потом было не так больно... Ксюша начала напевать тихо, и я узнала в мелодии колыбельную. У нас не было детей, они и не уместны в такой ситуации. Я тоннами глотала противозачаточные таблетки, Валентин лишь однажды заикнулся о детях. Тогда у нас тоже был скандал и я получила в лицо, потом месяц ходила с гематомой. Сказала, что для детей нужна нормальная семья. Валик понимал, о чем я. Просто хотел еще один рычаг давления на меня. Послышались голоса, движение на втором этаже. Я узнала басовитый голос отца, мурашки побежали вдоль позвонка. Повернулась, ловя крупный силуэт отца, что держал под руку сухонькую старушку, которая казалась почти прозрачной. Она двигалась удивительно плавно для своего возраста, казалась нереальной. Седые волосы красиво подняты наверх, элегантный костюм. Маникюр, красного цвета. Голос скрипучий, вкрадчивый:
- Не сомневайтесь, все получится, Геннадий Иванович.
Старушка почувствовала мой взгляд, повернулась, рассматривая меня водянистыми бледно - голубыми глазами. Ее морщинистое лицо пересекал длинный беловатый рубец, от правого глаза, через левую щеку, уходя куда - то вниз, за изящное невероятно дорогое колье. Женщина была ... необычной. В ее взгляде было что - то металлическое, неживое... Жутко, когда такой человек смотрит на тебя, впечатление, будто курочит грудину, закрепляя ее стальными щипцами и рассматривает, как трепыхается твое сердце. Осталось лишь гадать, какая жизнь была у этой старушки и какие ужасные решения она принимала... Думаю, она спала бы спокойно, если бы даже нажала на ядерную кнопку и испепелила пол мира.
- Это Елена? Милая девочка. Глебушке точно не понравится, он любит более живых. И бледная слишком. Ну да ладно, как говорится, дареному коню... - проговорила старуха, ее голос резал слух, я лишь подавила желание передернуть плечами; появилось желание, чтобы они все сдохли, растворились, исчезли, просочились куда - то в параллельные миры.
Женщина усмехнулась, растягивая сухие тонкие губы. Жуткая улыбка. Пусть знает, что я о них всех думаю, даже не старалась скрывать. Они прошли дальше, отец лишь мазнул по мне взглядом. Следом за ними шли охрана, часть двинулась вперед: двухметровые детины открыли двери.
- Глебушка заберет меня. И да, он хочет осмотреть особняк и поговорить с вашим безопасником. Сами понимаете, времена непростые, - донесся скрипучий голос старухи.
- Для вас, Валентина Викторовна, все, что пожелаете, - согласился отец.
- Пошли, - потянула меня Ксюша, подхватывая свой неизменный бокал с вином, иногда мне кажется, что она знает заклинание, которое постоянно наполняет стекло вином. - Пошли, говорю, посмотрим на Глебушку. Парень молодой должен быть. Пошли, мне тоже интересно!
Мимика Ксюши ожила, настоящие эмоции сделали ее лицо еще красивее, превращая ее из куклы в живого человека. Глаза женщины светились неподдельным интересом. Я же чувствовала себя тряпичной куклой, которую распотрошили, вытянули начинку. Осталась только оболочка. Никто меня чинить не будет. Вяло следовала за Ксенией, рассматривая этот особняк, отгоняя от себя неприятные воспоминания, пребывая в некоем вакууме...