- Ты тоже идешь, - бросает Валентину, что тут же перехватывает меня, прижимая к себе; мне душно, делаю глубокие выдохи, пытаюсь отлепиться от мужчины, но он держит крепко.
Мы идем вдоль коридора, ощущаю себя так, будто меня ведут на казнь и совсем скоро принесут приговор, и приведут его в исполнение. Жутко. Тошно. На дворе двадцать первый век, а в моей семье - традиции и восприятие, словно в темном Средневековье. Здесь всегда царил патриархат. Женщины - без права слова, они не могут думать, мыслить.
Заходим в кабинет. Здесь даже пахнет по - мужски. Сигаретами, чем - то терпким, что тут же забивает мне легкие и оседает горечью на слизистой. Хочется откашляться. Валентин держит меня, пристроился сзади, все еще держа меня, так, словно я могу куда - то испариться, растворится в реальности.
- Через пару дней буду готовы бумаги, подпишешь согласие на развод, - обращается он к Валику. - Ты тоже, - бросает он мне; конечно же, он говорит, прежде всего, с Валиком. - Через пару недель - заключим брак с Алмазовым - младшим. Это большая удача, что они согласились.
- Я не согласна! - удивляюсь сама себе, пытаюсь вырваться из рук мужа. - Я не согласна. Я хочу уйти из семьи. Я - живой человек, хоть ты и делал всегда вид, что я - лишь физическое дополнение к семье Строгановых. Я могу чувствовать, я могу слышать, я могу думать и я могу говорить. И я не буду подписывать никаких бумаг. Я не буду выходить замуж за еще одного садиста, который будет избивать меня, насиловать и унижать. Хватит! Хватит насаждать мне свою волю.
Отец снисходительно выгнул бровь, смерив меня взглядом. Прищурил глаза, неприятно скривив губы в ухмылке.
- Вижу, что пять лет вне семьи пошли тебе на пользу. Твоей подписи и не требуется, мы сами ее поставим. Думаю, ты не совсем понимаешь, в чем дело. Это и не удивительно, дочь, - говорит он жестким тоном, вбивая в меня слова точно гвозди, выделяя слово "дочь". - Куда уж тебе, ты ведь живешь в выдуманном мирке. Пишешь книги, делаешь свои поделки. Реальность такова, что если я отпущу тебя, дам охране приказ свернуться, ты в этот же вечер окажешься в лапах Астаховых. И, поверь, они организуют тебе радушный прием. Твой муж покажется тебе сущим ангелом в сравнении с теми вещами, что они будут вытворять с твоим телом, - отец скривился, так, будто испытывал ко мне презрение; я стояла, оглушеная, размазанная его словами, слыша стук собственного сердца.
В грудине тянуло, сжимало, отдаленно напоминало жжение. Закрыла глаза на секунды, облокотившись на мужа, что тут же с готовностью сжал меня сильнее.
- Ты точно ребенок, Лена. Когда ты будешь ценить то, что делается для тебя? Тебя охраняют, поят, кормят. У тебя есть защита. Неужели так сложно просто делать то, что тебе говорят? Это же простые вещи. Не надо устраивать истерик, - выплевывал слова отец, впиваясь в мое лицо тяжелым взглядом, я прямо ощущала, как он продавливает меня и все это откликается во мне физически.
- Ты правда думаешь, что так все и делается? Ты сказал, все - исполняют безоговорочно твои приказы? - получилось хрипло и жалко. - Отпусти меня. Если мне суждено умереть, так тому и быть.
- Слова, далекие от твоих настоящих мыслей, - отец с отвращением посмотрел на меня. - Ты не имеешь представления, о чем говоришь. Глупая инфантильная девчонка, что всю жизнь жила на всем готовом. Ты сделаешь так, как должно. Это в интересах семьи. Если прогорит - ты и так расстанешься с жизнью, примерно с неделю испытав определенные умения на своей нежной шкурке. Или ты думаешь, что нам удастся купить себе домик за городом, выращивать цветочки, заниматься домашним скотом и вести вечером семейные душевные беседы? Ты правда настолько глупа, что думаешь, нам дадут такой жизни? - крылья его носа раздуваются, он начинает раздражаться.
- В чем ты меня хочешь обвинить, отец? За то, что мы не можем жить нормально, ответственность лежит только на тебе, - сказала я, смотря прямо на этого мужчину, и не узнавая в нем отца.
Этот мужчина был чужим. Резал взором, будто хочет свернуть мне шею; он теперь смотрел на меня прямо, видя во мне существо, которое умеет говорить, которое посмело ему перечить, обратило на себя внимание. Да, папа, оказывается, я тоже могу говорить. И желать. Свободы. А не того, что угодно тебе.
- Ты будешь женой Алмазова - младшего. Будешь выполнять все, чего он пожелает. Если он захочет посадить тебя на цепь, ты будешь на ней сидеть. Потому что твое воспитание... Видимо, мы с матерью где - то упустили. Только ты виновата в отношении к себе окружающих, - отец принял облик оскорбленного аристократа, потянулся к стакану и рядом стоящей бутылке виски, плеснул себе янтарную жидкость в стакан, что так красиво и насыщенно отражалась в гранях стекла.
- И да, Валентин, усиль охрану, она все - таки из Строгановых, - он отвернулся, смотря в большое панорамное окно, допускал мысль, что я могу взбрыкнуть и выкинуть нечто, что совсем не красит семью Строгановых.
Я же должна быть удобной куклой. Аудиенция у Геннадия Ивановича была окончена.
- Что мне нужно сделать для того, чтобы Лена осталась моей женой? - проговорил Валик над ухом, я дернулась из его захвата, но он сжал сильно пальцами мои плечи, на грани с болью; забарахталась, потому что нестерпимо жгло, извернулась, укусив его где - то в районе запястья, чувствуя привкус железа, что расползался во рту.
Муж не дернулся, даже не изменился в лице, только его взгляд загорелся черным. Пугающий, с примесью похоти и жажды узнать, что я еще могу ради своей свободы.
- Валентин, давай ты не будешь. Сделке - быть. Сам все понимаешь. К тому же, за все время вашего брака, ты так и не научил ее нормальному поведению, - поморщился отец досадливо.
- Какие же вы уроды, - бросила я, Валик тут же разжал руки, давая мне свободу, понимала, он хочет говорить с отцом наедине; ощущала себя лотом, который хотят купить и продать повыгоднее.
Омерзительное чувство. Хотелось отмыться от этого гадкого ощущения. Выбежала из кабинета, мчась по коридорам. Вышла на крыльцо, хватая воздух ртом, согнулась пополам, впиваясь пальцами в ледяной мрамор колонны. Вдыхала жадно воздух, что пробивал легкие. Хрипела. Рядом возникла Ксюша, все так же с неизменным бокалом вина в изящных пальчиках. Она смотрела на меня с жалостью и молчаливой поддержкой.
Выровнялась, осмотрела трехметровые стены, что служили забором, оградили большую территорию, где стоял особняк. Чуть поодаль - домики для прислуги, сейчас они пустовали. Обслуживающий персонал приходил строго по графику, выполняли свою работу и уходили. За домиками была мини - казарма, дом для охраны, вместительный, со всеми современными удобствами, в два этажа - отец никогда не скупился на расходы относительно безопасности. Знаю, что левее - зона отдыха, небольшой зеленый парк, а за ним - бассейн и баня. Тут многое изменилось за те пять лет, что меня не было. Отстроили КПП, где сидела часть охраны, теперь это похоже больше на бомбоубежище, облицованное в современность снаружи.
Смотрела на серебристый снег, что красиво переливался в лучах внезапно выглянувшего солнца, мерцал, подобно надежде, что все еще трепыхалась глубоко у меня в груди.