А что, если его купить, подумал Глеб Дмитриевич. Репин, конечно, не концептуалист. Но это утраченная семейная реликвия. И вернуть ее в семью было бы хорошо. Он не знал своей прабабушки, она умерла до его рождения. Все, что у него осталось от нее это несколько фотографий. Вот она в молодости в Швейцарии на водах. Вот с детьми в Крыму после революции. Вот она среди книг в библиотеке, где проработала тридцать лет. И, в общем-то, все, если не считать снимка, сделанного с портрета. Фотография эта была старая, желтая и вся измята. Но то, что эта картина из каталога ее портрет сомнений не оставалось. На репродукции в каталоге, прабабушка была в легком платье, почти девочка, с огромными газами и жутким количеством веснушек на всем лице.
Да, картину нужно купить! Но если ее не продадут? Как быть тогда? Глеб Дмитриевич не знал. И решил дождаться девяти часов, чтобы позвонить в галерею и узнать координаты хозяина этого сокровища.
1.2
Алексей Васильевич Тернищев, владелец портрета, тихо спал у себя в кабинете. Вчера поздно кончился футбол, который он смотрел по НТВ+. И ему снилось, что он бразильский футболист, играющий за британский клуб. Он забивал и забивал мячи всю ночь, и так устал, что ноги ныли. На самом деле они ныли от погоды. Ночной дождь влетел сквозняком в открытое окно кабинета, и забрался под легкий плед.
Тернищев владел поселком коттеджей, которые сдавал внаем иностранцам и состоятельным людям из Москвы, желающим жить в экологически чистом районе, в получасе езды от города по Ярославскому шоссе. Поселок выходил на озеро Светлое, где была прекрасная рыбалка, о которой заботился сам Алексей Васильевич, регулярно запуская в озеро новых рыб.
В комнату вошла его жена. Она встала над ним и потрепала его за плечо.
– Ну, что еще там, – пробурчал он.
– Пора вставать, Алевтина вот-вот подаст завтрак.
– Как не вовремя.
– Что ты имеешь в виду.
– Я видел замечательный сон.
– Пророческий?
– Вряд ли. В моем возрасте поздно начинать карьеру профессионального футболиста.
– Ты опять смотрел допоздна футбол?
– Имею полное право, – он сел на диване и протирал глаза.
– Никто не спорит. Короче, мы все тебя ждем.
– Ступай к ним. Я сейчас приду.
Когда он спустился в гостиную, все обитатели его небольшого особняка были уже в сборе. Во главе стола сидела Ника Анатольевна, его жена. По правую руку от нее сидел его сын Николай. Напротив него сидела его дочь Анна и рядом с ней его секретарша Ольга Гордеева. Он сел в огромное кресло напротив жены и положил салфетку за воротник. Алевтина, его служанка начала всем накладывать рыбу с жареными стручками зеленой фасоли.
Первой за столом голос подала его дочь.
– Папа я вот уже два года беру уроки вокала.
– Я прекрасно знаю об этом, – буркнул, отрываясь от рыбы, Алексей Васильевич. Он не любил разговоров за столом.
– Мой педагог, – продолжала Анна, – считает, что я могу попробовать поступить в консерваторию.
– Это дорого?
– Нужно тысяч тридцать.
– Рублей?
– Долларов, конечно.
– Об этом не может быть и речи. Я не настолько богат, чтобы спонсировать детские мечты. Особенно такие, на мой взгляд, безнадежные.
– Но наша девочка сможет петь в опере, – всполошилась Ника Анатольевна, она смотрела на своих детей, скорее как на друзей, и часто вступалась за их интересы.
– Подумать только – в опере. Что это ей даст? Безденежье? Жутких композиторов и дирижеров? Ненормальных режиссеров? И вечные переживания из-за того, что ее партию отдают другой.
– Не стоит сгущать краски, все может обернуться и иначе, – мягко вступилась опять его жена.
– Я ничего не сгущаю. Вот выйдет замуж, там хоть трава не расти. А пока она живет за мой счет, я против таких фортелей.
– Все у тебя фортель папа. Как же мне быть? – Анна готова была пустить слезу.
– Думай о замужестве, и думай быстро.