Выбрать главу

Вячеслав Степин, Михаил Розов, Виталий Горохов

Философия науки и техники

Введение.

Предмет философии науки

(Розов М.А., Стёпин В.С.)

Сейчас, в конце двадцатого века, бросая взгляд в прошлое, мы можем с уверенностью сказать, что ни одна сфера духовной культуры не оказала столь существенного и динамичного влияния на общество, как наука. И в нашем мировоззрении, и в мире окружающих нас вещей мы повсеместно имеем дело с последствиями её развития. Со многими из них мы настолько срослись, что уже не склонны их замечать или тем более видеть в них особые достижения.

Ни с чем не сравнимы и темпы собственного роста и преобразования науки. Уже почти никто, кроме историков, не читает работ даже таких корифеев естествознания прошлого столетия, как Александр Гумбольдт, Фарадей, Максвелл или Дарвин. Никто уже не изучает физику по работам Эйнштейна, Бора, Гейзенберга, хотя они почти наши современники. Наука вся устремлена в будущее.

Каждый, даже великий, учёный обречён на то, что полученные им результаты со временем будут переформулированы, выражены в ином языке, а его идеи будут преобразованы. Науке чужд индивидуализм, она призывает каждого к жертвам ради общего дела, хотя и хранит в социальной памяти имена великих и малых творцов, внёсших вклад в её развитие. Но идеи после их публикации начинают жить самостоятельной жизнью, неподвластной воле и желаниям их творцов. Иногда бывает так, что учёный до конца своих дней не может принять того, во что превратились его собственные идеи. Они ему уже не принадлежат, он не способен угнаться за их развитием и контролировать их применение.

Не удивительно, что в наше время наука нередко оказывается объектом ожесточённой критики, её обвиняют во всех смертных грехах, включая и ужасы Чернобыля, и экологический кризис в целом. Но, во-первых, критика подобного рода – это только косвенное признание огромной роли и мощи науки, ибо никому не придёт в голову обвинять в чем-либо подобном современную музыку, живопись или архитектуру. А во-вторых, нелепо обвинять науку в том, что общество далеко не всегда способно использовать её результаты себе во благо. Спички создавались вовсе не для того, чтобы дети играли с огнём.

Сказанного уже достаточно, чтобы понять, что наука – это вполне достойный объект изучения. В наше время она оказалась под перекрёстным вниманием сразу нескольких дисциплин, включая историю, социологию, экономику, психологию, науковедение. Философия и методология науки занимают в этом ряду особое место. Наука многоаспектна и многогранна, но прежде всего она представляет собой производство знаний. Наука не существует без знания, как автомобилестроение не существует без автомобиля. Можно поэтому интересоваться историей научных учреждений, социологией и психологией научных коллективов, но именно производство знаний делает науку наукой. И именно с этой точки зрения мы будем в дальнейшем к ней подходить. Философия науки пытается ответить на следующие основные вопросы: что такое научное знание, как оно устроено, каковы принципы его организации и функционирования, что собой представляет наука как производство знаний, каковы закономерности формирования и развития научных дисциплин, чем они отличаются друг от друга и как взаимодействуют? Это, разумеется, далеко не полный перечень, но он даёт примерное представление о том, что в первую очередь интересует философию науки.

Итак, мы будем рассматривать науку как производство знаний. Но и с этой точки зрения она представляет собой нечто крайне многокомпонентное и разнородное. Это и экспериментальные средства, необходимые для изучения явлений, – приборы и установки, с помощью которых эти явления фиксируются и воспроизводятся. Это методы, посредством которых выделяются и познаются предметы исследования (фрагменты и аспекты объективного мира, на которые направлено научное познание). Это люди, занятые научным исследованием, написанием статей или монографий. Это учреждения и организации типа лабораторий, институтов, академий, научных журналов. Это системы знаний, зафиксированные в виде текстов и заполняющие полки библиотек. Это конференции, дискуссии, защиты диссертаций, научные экспедиции. Список такого рода можно продолжать и продолжать, но и сейчас бросается в глаза огромная разнородность перечисленных явлений. Что их объединяет? Нельзя ли все это многообразие свести к чему-то одному?

Простейшее и достаточно очевидное предположение может состоять в том, что наука – это определённая человеческая деятельность, обособленная в процессе разделения труда и направленная на получение знаний. Стоит охарактеризовать эту деятельность, её цели, средства и продукты, и она объединит все перечисленные явления, как например, деятельность столяра объединяет доски, клей, лак, письменный стол, рубанок и многое другое. Иными словами, напрашивается мысль, что изучать науку – это значит изучать учёного за работой, изучать технологию его деятельности по производству знаний. Против этого трудно что-либо возразить.

Правда, в значительной степени учёный и сам изучает и описывает свою собственную деятельность: научные тексты, например, содержат подробное описание проделанных экспериментов, методов решения задач и т. п. Но описав поставленный эксперимент, учёный, за редким исключением, не пытается проследить, как именно он пришёл к идее этого эксперимента, а если и пытается, то результаты такой работы уже не входят органично в содержание специальных научных работ.

Не вдаваясь в детали и огрубляя картину, можно сказать, что учёный, работающий в той или иной специальной области науки, как правило, ограничивается описанием тех аспектов своей деятельности, которые можно представить и как характеристику изучаемых явлений. Так, например, когда химик описывает способ получения тех или иных соединений, то это не только описание деятельности, но и описание самих соединений: вещество такое-то может быть получено таким-то путём. Но далеко не все в деятельности учёного можно представить подобным образом. Процедуры научного поиска в разных областях знания имеют много общего, и уже это выводит их за пределы узко профессиональных интересов той или иной специальной науки.

Итак, одним из аспектов исследования науки может быть изучение учёного за работой. Результаты такого изучения могут иметь нормативный характер, ибо, описывая деятельность, которая привела к успеху, мы, сами того не желая, пропагандируем положительный образец, а описание неудачной деятельности звучит как предупреждение.

Но правомерно ли сводить изучение науки к описанию деятельности отдельных людей? Наука это далеко не только деятельность. Деятельность всегда персонифицирована, можно говорить о деятельности конкретного человека или группы людей, а наука выступает как некоторое надындивидуальное, надличностное явление. Это не просто деятельность Галилея, Максвелла или Дарвина. Конечно, труды этих учёных оказали влияние на науку, но каждый из них работал в рамках науки своего времени и подчинялся её требованиям и законам. Если мы как-то понимаем смысл выражений «работать в науке», «оказывать влияние на науку», «подчиняться требованиям науки», то мы тем самым интуитивно уже противопоставили науку деятельности отдельного человека или группы людей и должны теперь ответить на вопрос: что собой представляет это обезличенное целое, выглядывающее из-за спины каждого индивидуального своего представителя?

Забегая вперёд, можно сказать, что речь идёт о научных традициях, в рамках которых работает учёный. Силу этих традиций осознают и сами исследователи. Вот что пишет наш известный географ и почвовед Б. Б. Полынов, цитируя, якобы, выдержки из дневника одного иностранного учёного: «Что бы я ни взял, будь то пробирка или стеклянная палочка, к чему бы я ни подошёл: автоклаву или микроскопу, – все это было когда-то кем-то придумано, и все это заставляет меня делать определённые движения и принимать определённое положение. Я чувствую себя дрессированным животным, и это сходство тем полнее, что, прежде чем научиться точно и быстро выполнять безмолвные приказания всех этих вещей и скрытых за ними призраков прошлого, я действительно прошёл долгую школу дрессировки студентом, докторантом и доктором» И далее: «Никто не может меня упрекнуть в некорректном использовании литературных источников. Самая мысль о плагиате вызывает у меня отвращение. И все же с моей стороны не потребовалось особенного напряжения, чтобы убедиться, что в нескольких десятках моих работ, составивших мне репутацию оригинального учёного и охотно цитируемых моими коллегами и учениками, нет ни одного факта и ни одной мысли, которая не была бы предусмотрена, подготовлена или так или иначе провоцирована моими учителями, предшественниками или пререканиями моих современников».