Выбрать главу

Вот таким образом мой снятой человек тенденциозно злоупотребил

?тремя-четырьмя местами Священного писания, которые, казалось бы. оправдывали его секту, но он самым искренним образом забыл добрую сотню мест, кои ее уничтожают. Я поостерегся вступать с ним в какой бы то ни было спор - когда имеешь дело с одержимым, это ничего не дает: никогда не следует говорить человеку о недостатках его возлюбленной, как ни в коей мере не следует объяснить, истцу слабые стороны его дела или приводить доводы рассудка ясновидцу; итак, я перешел к другим вопросам.

- А как вы относитесь к причастию? - спросил я его.

- Мы вообще им не пользуемся, - сказал он.

- Как! Вы вообще обходитесь без причастия?

-Нет, но мы признаем только причастие сердца.

После этого он снова стал цитировать мне Писание. Он произнес предо мной внушительную речь, направленную против причастия, говоря со мной вдохновенным тоном, дабы внушить мне, что все святые таинства -это выдумки людей и что слово "таинство" ни разу не встречается в Евангелии.

-Извини, - сказал он, - мое невежество, я не привел тебе и сотой доли доказательств моей религии, но ты можешь их прочесть в изложении нашего символа веры у Роберта Беркли2: это одна из лучших книг, вышедших когда-либо из рук человеческих. Наши враги считают ее очень опасной, именно это показывает, насколько она разумна.

Я обещал ему прочесть эту книгу, и мой квакер решил, что я уже обращен.

Далее он изложил мне в немногих словах основание тех странностей, которые служат причиной презрения, питаемого к этой секте другими.

- Признайся, - сказал он, - что тебе стоило больших усилий не рассмеяться, когда на все твои любезности я отвечал тебе, не снимая с головы шляпы и разговаривая с тобой на "ты", а между тем ты мне кажешься слишком образованным человеком, чтобы не знать, что во времена Христа ни одна нация не впадала в эту смехотворную подмену единственного числа множественным. Цезарю Августу говорили: "Я тебя люблю, я тебя прошу, благодарю тебя"; он не терпел даже, чтобы его называли "Господин, Dominus". И лишь гораздо позже люди решили обращаться друг к другу на "вы" вместо ''ты", словно вместо одного человека налицо дна, и присвоить себе заносчивые титулы "Ваше высочество", "Превосходительство", "Преосвященство", которые земные черви дают другим земным червям, заверяя их в том. что они являются почтительнейшими (и бесчестно двоедушными!), ничтожнейшими и покорнейшими их слугами. Именно для того, чтобы сильнее остерегаться этого недостойного обмена лживыми и льстивыми заверениями, мы одинаково обращаемся на "ты" к королям и уличным сапожникам и никому не кланяемся, сохраняя к людям лишь милосердие, уважение же -только к законам.

Мы также носим одеяние, несколько отличное от одежды других людей, дабы это было нам постоянным напоминанием о том, что мы не должны на них походить. Другие люди носят знаки своего сана, мы же -знаки христианского смирения; мы избегаем веселых сборищ, зрелищ, игр, ибо это дало бы нам повод сетовать на то, что сердца наши заполнены подобными пустяками вместо того, чтобы там обитал Бог; мы никогда не даем клятвенных заверений даже на судах, ибо считаем, что ими Всевышнего не подобает произносить всуе в мелочных спорах людей. Когда мы должны явиться пред должностным лицом для устроения чужих дел (у нас самих никогда не бывает тяжб), мы подтверждаем истину простым "да" или "нет", и судьи верят нам на слово, и то время как великое множество христиан ложно клянутся на Евангелии. Мы никогда не идем на войну, но не потому, что боимся смерти; напротив, мы благословляем миг, соединяющий нас с Первосущим, но мы ведь не полки, не тигры и не псы, а люди и христиане. Наш Бог, повелевший нам возлюбить своих врагов и страдать безропотно, несомненно, не желает того, чтобы мы переплывали море и убивали наших собратьев, потому что убийцы в алых плащах и высоких двурогих шлемах вербуют горожан, поднимая шум при помощи двух палочек, коими ударяют по туго натянутой ослиной коже; и когда после выигранного сражения весь Лондон сверкает иллюминацией и небо загорается от ракет, а воздух оглашается шумом благодарственных молебнов, звоном колоколов, звучанием органов и пушечными выстрелами, мы содрогаемся в тиши от этих убийств - причины всеобщего ликования.

Письмо второе

О КВАКЕРАХ

Примерно таков был разговор, состоявшийся между мной и этим необычным человеком; но еще гораздо больше я был поражен, когда в следующее воскресенье он повел меня в церковь квакеров. В Лондоне у них много часовен; та, в которой я оказался, расположена рядом со знаменитым столпом3, именуемым Монументом. Когда я вошел вместе со своим провожатым, все были уже в сборе. В церкви находилось около четырехсот мужчин и трехсот женщин; эти последние прикрывали свои лица веерами, головы мужчин были покрыты широкополыми шляпами; все сидели в глубоком молчании. Я прошел между ними вперед, при этом никто даже на меня не взглянул. Молчание это длилось четверть часа. Наконец, одни из них поднялся с места, снял свою шляпу и после нескольких ужимок и вздохов, действуя отчасти ртом, а отчасти носом, понес галиматью, взятую, как он считал, из Евангелия, но к которой ни он сам, ни кто-либо из присутствовавших не поняли ни слона. Когда этот конвульсионер завершил свой великолепный монолог, а собрание разошлось, совершенно оглушенное полученным наставлением, я спросил у моего приятеля, для чего наиболее мудрые среди них терпят подобные глупости.

- Мы обязаны их терпеливо переносить, - отвечал он мне, - потому что не можем знать, вдохновлен ли человек, встающий, чтобы держать речь, разумом или же глупостью; в этом сомнении мы весьма терпеливо слушаем, мы разрешаем говорить даже женщинам. Часто случается, что вдохновленными оказываются сразу двое или трое наших богомольцев, и тогда в доме господнем поднимается порядочный шум.

- Значит, у вас вообще нет священников? - спросил я его.

- Нет, мой друг, - сказал квакер, - и мы прекрасно без них обходимся. Богу не угодно, чтобы благодать святого духа нисходила по воскресеньям на кого-либо одного и чтобы мы осмеливались отстранять от этого других верующих. Благодарение небу, мы - единственные люди па Земле, совсем не имеющие проповедников. Не хочешь ли ты лишить нас этого счастливейшего отличия? В самом деле, для чего нам отлучать от груди свое собственное дитя и отдавать его наемной кормилице, если у нас самих есть молоко, чтобы его напитать? Эти наемницы тотчас же станут госпожами в доме и подчинят себе и мать и дитя. Бог рек: Даром получили, даром и отдайте. Станем ли мы после подобных слои торговать Евангелием и Снятым Духом и превращать собрание христиан в купеческую лавку?