В общем случае, путь паломника не обязан совпадать с путями купцов. Чтобы лишние день-два не оттаптывать ноги, паломники могли пройти кратчайшим путем по коммерчески непопулярному маршруту. Вроде «дороги аббатов», ведущей через Боббио. Но на выходе в долину с гор все шлепали вместе, и «работники Господа», и «работники Мамоны».
Местные монахи вспомнили и сегодняшнего рыцаря, и вчерашнюю даму в карете. Подходящий под описание рыцарь с попутчиками проехал вот буквально пару часов назад, а дама не просто ехала в Сакра-ди-Сан-Мигеле, а монах из Сакра-ди-Сан-Мигеле сидел за кучера на козлах ее кареты. Нечасто монахи возят дам. Первый, наверное, случай за много лет.
— Темнеет, — прикинул отец Доминик, — Рыцарь до темноты точно успеет. А мы не хотим карабкаться вверх по горной дороге в сумерках и под мокрым снегом. Давайте заночуем здесь. У вас есть, чем заплатить?
— Есть, — кивнули Бонакорси и Мальваузен.
— Отлично. Я пойду к монахам, а вы для себя договоритесь сами.
И ушел в «монашескую» часть обители, куда паломникам и пациентам хода не было.
— Предлагаю выпить, — сказал Мальваузен,
— Ты как? — спросил он.
— Лучше, — прошептал Мальваузен и потер щеку, — Как приедем, сниму повязку и поем по-хорошему.
— Может пока подробностей каких-нибудь расскажешь?
Мальваузен кое-как рассказал. Про то, как взял Мятого и поехал за Терцо. Как Терцо предложил тысячу дукатов. Как Мятый собрался было воспользоваться предложением, вырубил Мальваузена ударом кулака, а потом, по словам свидетелей, поубивал солдат, забрал у Терцо два загадочных небольших, но тяжелых мешка, зарезал самого Терцо и сбежал.
— Веришь, я как раз сам собрался присвоить эту тысячу дукатов, — сказал Мальваузен, — Уже открыл сундучок с лекарствами. Выписал бы Мятому и Терцо по двойной дозе снотворного. Положил бы их спать под охраной. Сам бы разобрал телегу и точно бы нашел тайник. Не одну монетку там Терцо прятал. И не две. Такого размера тайник как мне потом мешочки показали, точно нашел бы. И уехал бы утром куда глаза глядят, а солдат отправил бы сопровождать арестованных.
— Как же губернатор, следствие? — удивился Бонакорси.
— Что следствие? Я работу выполнил. Де Круа выследил. Тодта при мне арестовали. Терцо при мне арестовали. Я человек не публичный, мне не надо такой славы, о которой герольды объявляют. Работу сделал, награду получил. Тут губернатор бы был не вправе на меня обижаться.
— А за то, что ушел?
— Я человек вольный. Не крестьянин, к земле не привязан. Не рыцарь, присяги служить до гроба не давал. И даже не ремесленник, в гильдиях и цехах не состою. А и состоял бы, то числился бы в Марселе, а не в Турине. Жены нет, детей нет, недвижимости нет. Даже лодки в порту нет. Захотел — встал и ушел. По совести, конечно, губернатор бы и обидеться мог бы. Но с точки зрения права я могу уйти хоть сейчас, и никакой суд меня не обяжет.
— А совесть?
— Совесть говорит, что я должен отработать сумму, которую взял авансом. И сумму, которую взял на расходы, не присвоить, а потратить на расходы. Найдем де Круа и считай, отработал.
— Что мы с ним делать будем, когда найдем?
— Пригласим к де Виллару. Вежливо и ненавязчиво.
— Вдруг откажет?
— С чего он откажет? — удивился Мальваузен, — Он сейчас во что влип? Сначала подумал, наверное, что подружился с Медичи. Потом поссорился с Луизой Савойской. И оказалось, что авторитета и влияния викария недостаточно, чтобы разобраться по-хорошему. Бежать пришлось. А бежать во Францию, имея во врагах королеву-мать, плохая идея. Де Виллар как раз из тех немногих, кто может помочь человеку с ней помириться.
— А золото?
— Думаю, к рукам де Круа много золота не прилипло. Он же с простреленной головой до Пиццигеттоне доехал и без груза. Раз уж он жив, то всем до ужаса интересна его версия событий. Особенно в части, за которую с него и не спросишь. Как золото утекло от короля, чье оно было, когда грабители украли его у де Ментона в Генуе, и кто об этом всем знал из придворных и до сих пор пока молчит.