Подошел к бойцу в экзоскелете. У него был ручной пулемет, и магазины, соответственно, большие, барабанные. Зато патрон оказался хороший, и их было много. Рюкзак у него тоже был, а свой я оставил в палатке, чтобы не мешался. Так что я с большим трудом перекантовал труп, стащил рюкзак и запихал туда найденные магазины. Пригодится, потом вылущу.
Нет, можно и так стрелять, они к моему автомату подойдут, но неудобно будет. Да и ненадежные эти барабаны, неподачи частые. Сейчас куча коммерческих магазинов для разного оружия, но ничего лучше стандартных армейских так и не придумали. Особенно новых, где и покрытие специальное, чтобы они в руках не скользили, и окошки есть, чтобы посмотреть, сколько патронов осталось внутри.
Проверил остальные подсумки и достал оттуда несколько гранат. Причем, не простых, полностью металлический корпус с несколькими катушками. И были они очень тяжелыми.
Твою мать, это же плазменные гранаты. Новейшая разработка, очень мощный конденсатор и бак с ионизированным газом. Активируешь ее, и несколько метров вокруг превращаются в местный филиал ада. Я таких даже не видел ни разу, даже у Новомосковских решал их было не купить. Кто-то, конечно, воровал их с военных баз, да только разлетались махом.
Откуда они у него?
Да ясное дело, оттуда же, откуда экзоскелет. Из контейнера. Жаль, что у нас толком времени обыскать контейнер не было, иначе, может быть, и мы такие нашли бы. А они большим подспорьем стали б. Это можно сразу десятка два мертвецов сжечь.
А можно и не мертвецов. Положить одну такую под Чеха, так труп его сразу же сгорит. Вот тебе и похороны, можно сказать, в огне, как в старые времена людей хоронили. Нужно только тело Ники отыскать и сюда притащить. Пойду, пройдусь, посмотрю, что и как.
Я выхватил из креплений на бедре топор и двинулся в сторону выхода с площадки, которая стала ареной для последнего боя. Через бруствер из мертвых тел приходилось перебираться. Вот ведь шоураннеры профессоры, как они думали, я здесь жить буду? Тут через неделю дышать невозможно будет от всей этой мертвечины, которая гнить начнет. А еще через какое-то время на вонь столько тварей набежит, что только и успевай отбиваться.
Нет, в Кремле задерживаться нельзя, однозначно. Нужно забрать то, что в дороге может пригодиться, да двигать. Потому что скоро тут жарко будет.
В окрестностях зомби не было, никого я не встретил. Только мертвые тела. Вперемешку участники шоу и монстры разных мастей. Много, очень. Думаю, что пару тысяч мы за сегодня перебили общими силами, хотя для города-миллионника это не так уж и много. Даже если их здесь тысяч пятьсот, то это всего лишь капля в море.
А вот вести себя надо аккуратно. Потому что по мне могут и снова этой дрянью с небес долбануть. Понятное дело, что пережил я ее получше, чем остальные, наверняка за счет экранирующего поля, ну и модулятора боли. Но все равно, они ведь и импульс посильнее могут подобрать.
Прошел мимо убитых и остановился возле трупа Ники. Ее уже успели погрызть, объели лицо, ноги, но в целом девушку еще можно было узнать. Во-первых, потому что я знал ее снаряжение, а во-вторых, по ее рукам со встроенными в них клинками. Вот и она.
— Ну что ж, — проговорил я. — Не спас.
Наклонившись, я подхватил тело девушки, аккуратно, чтобы не перепачкаться в крови, и пошел обратно. Она показалась мне удивительно легкой, хоть все мышцы и расслабились, и, казалось бы, наоборот, должна как мешок висеть.
Вернулся обратно на площадку, где мы сражались в последнем бою, положил ее возле Чеха. Подумал, прикрыл им лица. Неприятно мне было смотреть на уже успевшие побледнеть лица мертвых друзей. Привык, что они живые, улыбаются и смеются или наоборот, привык видеть мимику, эмоции. А тут ничего этого нет, словно маски восковые.
— Простите меня, — проговорил я. — Ты, Ника, прости за то, что не спас. Не успел. Ты, Чех, прости за то, что тебе меня прикрывать пришлось. Может быть, ты и прав был, что надо было раньше валить, а тебя одного оставить. Ты крутой, сам бы наверняка справился, и сейчас уже в Новую Москву летел бы.
Слова лились сами собой, сплошным потоком. Я нес какую-то чушь мертвым друзьям, хоть и понимал, что они меня уже не слышат. И никогда не услышат.
Слово-то какое страшное, верно? Никогда.
Говорят, мол, никогда не говори никогда. Но смерть — это навсегда. Максимум, что мы можешь оставить после себя — это чип с голограммой, на которую будут записаны несколько сотен реплик. Имитация разговора для скорбящих родственников, ничего общего с душой.