Я встал с койки и подешел к двери как раз тогда, когда врач с надзирателем волокли стонущего Боствелла, и увидел только номер на его мокрой от пота куртке - 22220. Меня потрясло. Боствелл сломался окончательно, хотя ему оставалось еще две ночи. Интересно, что они собирались с ним сделать на этот раз? Ввести ему какой-нибудь успокоительный препарат? Остаток ночи я провел без сна, обливаясь холодным потом и страстно желая курить. Наконец то, ради чего оказался в тюрьме: финальную ноту романа о Майке Келсоне - он прошел через жуткое отчаяние от сознания того, что никто не придет ему на помощь! Мне захотелось немедленно выбраться от сюда! - Передайте начальнику тюрьмы Симмсу, чтобы меня освободил, - сказал я наутро надзирателю, принесшему мне завтрак. Его худое лицо исказилось от изумления. - Я предполагал, что побуду здесь неделю, - продолжил я. - Но хочу выйти прямо сейчас. Передайте начальнику. Он поймет. Через полчаса надзиратель вернулся, держа в одной руке сверток с одеждой. - Следуйте за мной. Я подхватил тетради с карандашами и, обрадованный, поспешил за ним. Он открыл дверь соседней камеры - у меня по спине пробежали мурашки. - Сюда, - сказал он и бросил сверток с одеждой на койку. Только когда дверь с грохотом захлопнулась за мной, я понял, что нахожусь в камере, которую недавно занимал Боствелл, и что одежда, лежащая на койке, - моя новая форма. - Мне нужно передать начальнику... - начал было я, но надзиратель оборвал меня: - Его нет на месте. - Ну хорошо, кто-то же должен быть за него. Передайте, что я хочу выйти от сюда! Или позвоните Толлмену, редактору газеты. - Передовать сообщения от заключенных запрещено, - ответил он. - Это противоречит инструкции. Стальная дверь с лязгом закрылась. Наступила тишина. Я долго сидел на койке, ничего не соображая. Потом стал рассуждать. Возможно, начальник тюрьмы уехал на выходные и вернется вечером или на следующий день. В любом случае Толлмен должен рано или поздно позвонить, чтобы узнать, как я себя чувствую. Не стоит волноваться. Я взял в руки куртку, и меня словно ударило током: на ней стоял номер 22220! Наверное это ошибка! Кто-то перепутал куртки. Что же делать? Не знаю сколько времени прошло, но вот дверь отворилась, и передо мной оказался Маккласки с тележкой. Вот кто мне все объяснит! - Послушайте Маккласки, вы ведь помните меня. Я Билл Хендрикс из "Газеты". Я написал несколько статей о вас в связи с делом Майка Келсона. Вы ведь знаете меня, правда? Он протянул мне поднос. Его взгляд ничего не выражал. - Никогда в жизни о вас не слышал, - бесстрастно ответил он. - Для меня вы всего лишь номер 22220. И он направился к двери. - Эй, Маккласки, - закричал я. - Вы должны передать начальнику... Он захлопнул за собой стальную дверь. Маккласки лгал. Без всякого сомнения, он узнал меня. И номер на куртке не был ошибкой. От кошмарных мыслей, бродивших в голове, волосы вставали дыбом. Маккласки пришел только вечером, когда настало время ужина. С ним был рослый надзиратель, который забрал брошенную мной одежду и поднос с едой. - Послушайте, - начал я. - Вы обязаны... - Он не обращал на меня никакого внимания. Я схватил его за руки и закричал: - Я прошу вас пойти к начальнику тюрьмы или к тому, кто его замещает... Надзиратель уже слышал все это сотни раз. Я вел себя так же, как и Боствелл и Келсон, и все, кто был здесь до меня. Он привык к тому, что осужденные всегда кричали и бросались на него. Это было частью его работы. Рыдая, я упал на койку. Стальная дверь в коридоре закрылась, и снова наступила тишина. По ту сторону этой двери был иной мир, равнодушный к моим страданиям. И вдруг мне в голову пришла идея: нужно было отправить туда послание. Надо написать в двух экземплярах всю историю - о моей книге, о том, как Толлмену и начальнику тюрьмы Симсу удалось "устроить" меня сюда, чтобы я смог почувствовать атмосферу, и что по какой-то причине произошла ошибка. Закончить все надо мольбой о помощи. Одну копию я собирался положить на поднос под тарелку, чтобы она попала в руки кому-нибудь на кухне, а другую дать прочесть надзирателю или же силой заставить его сделать это. Открыв одну и тетрадей, я оглянулся в поисках карандашей. Их не было. Надзиратель забрал их вместе с одеждой. Я отшвырнул тетрадь и снова рухнул на кровать. Кошмары всю ночь сопровождали меня, я стонал. Утром раздался звук открывающегося засова. Я закричал: - Я не Боствелл, а Билл Хендрикс из "Газеты"! Пойдите к начальнику и скажите... - Успокойтесь, - ответил надзиратель, - ваши неприятности скоро закончатся. После обеда у вас будет посетитель. Посетитель! Понятно, или начальник тюрьмы, или Толлмен решили поинтересоваться, как идут мои дела. Их ждет сюрприз! А Маккласки придется многое объяснить! Я немного успокоился и стал ждать. Наконец дверь с грохотом открылась. Я оказался лицом к лицу с высоким худощавым человеком в рясе с белым воротничком. От изумления я открыл рот. - Прошу вас, - сказал он низким, приятным голосом. - Давайте присядем, поговорим. Мы присели на край койки. - Сын мой, - начал он, - не хотите ли вы что-нибудь рассказать мне? Хотел ли я?! Я рассказал ему всю историю от начала до конца. Он сочуственно покачал головой. - Начальника тюрьмы в настоящий момент нет, но я уверен, что к вечеру он будет. - Наступила пауза. - У вас больше нечего сказать мне? - Нет, - ответил я. В дверях священник обернулся и добавил: - Хочу вам сообщить, что на ужин вы можете заказать себе все, что пожелаете. В пределах разумного, конечно. Так полагается. Я похолодел от ужаса. - Мужайтесь, сын мой, - произнес он, пытаясь меня успокоить. - Утром мы будем с вами. Он не поверил ни одному слову из сказанного мною. Естественно, я всю ночь не спал, пребывая в каком-то отключенном состоянии.Меня невыносимо терзало сознание трагикомичного всего происходящего. Оказавшись в тюрьме для того, чтобы испытать чувства человека, совершившего единственный в жизни героический поступок и, тем не менее приговоренного к смерти, для того, чтобы написать финальную главу книги, я сам очутился в его роли, и мои испытания должны были стать финальной главой моей собственной жизни. И все из-за того, что я впервые сделал попытку создать что-то действительно стоящее! Невероятно и страшно. ...Рано утром за мной пришли трое надзирателей и человек в черной рясе. Попытался сопротивляться, но они вытолкали меня из камеры и волоком потащили по корридору. Я знал о людях, которые перед расстрелом хладнокровно смотрели в глаза солдатам, ждущим команды "огонь", или же поднимались на эшафот с не завязаными глазами, бросая, тем самым вызов палачам. Я же был сделан из другого теста. Меня втолкнули в едва освещенную комнату и закрыли дверь. Ноги у меня подкосились, и я со стоном рухнул на колени. И тут почувствовал запах газа. Пытаясь не дышать, понял, что теряю над собой контроль. Меня трясло. Тогда я зажмурился и стал ждать агонии. Когда снова открыл глаза, дверь бокса была распахнута. Не понимая, что происходит, я медленно встал на ноги, нетвердыми шагами направился к двери, и схватившись руками за косяк, вошел в комнату. Там были какой-то офицер, Маккласки, начальник тюрьмы и Толлмен. На лицах у них были идиотские улыбки. У всех, кроме Толлмена. Он просто корчился от смеха. Получил ли я этот эмоциональный импульс, которого искал? Конечно! Благодаря Толлмену и его влиятельным друзьям, устроившим все это представление. Собираюсь ли закончить Великий Американски Роман? Конечно! Как только приду в себя и у меня перестанут так сильно трястись руки...