Ее сочинил поэт. Сережин идет и тоже сочиняет все подряд. «Не держи ты меня, не держи, — сочиняет он в такт шагам. — Я люблю вот такую жизнь...» Эти слова он обращает к своему редактору. Иногда слова ложатся в рифму, иногда нет. Ему хорошо идти по степи. «Мне здесь место, — думает он. — Здесь...»
Степь пахнет под вечер сильно и влажно. Это запах земли, той самой сырой землицы, чуть-чуть подсохшей за день. И лекарственный запах воды, идущий с низких соленых озер. Это дым, ползущий над степью, и пыль, и прель соломенных копен, и сладкий привкус хлебной стерни.
Сережин устал. День кончается. Где он, совхоз? Нет конца плоской пустой земле. Алтайская степь... «Зачем я пошел пешком? — говорит себе Сережин. — Дождался б машину и ехал, меня бы свезли в совхоз. Не устал бы и степь точно так же увидел...»
В совхоз он добрался только к ночи. И тут же куда-то поехал...
Лошадь бредет себе в темноте, и не понять, ровным местом бредет или краем бездны? Рядом с Сережиным бригадир первой молодежной бригады. Это он позвал Сережина к себе в бригаду. Отказаться было нельзя. Ехать гораздо лучше, чем жить неподвижно. И тут еще лошадь ржала тихонько во тьме, просилась в дорогу. И звезды на небе, и бричка...
Бригадир — долговязый, нескладный парень. Родом он из Одессы. «У нас, — говорит, — поживете недельку, ознакомитесь...»
«Черт его знает, что за совхоз, — думает Сережин. — Щитовые дома в поселке стоят вразброд, как попало, бригадиры — не поймешь, что за люди. Кто же распахал эту степь?». В блокноте у Сережина еще ни одной строчки. Через два дня срок его командировке. Ехать ему неспокойно. Напряженность и смута в душе. «Надо узнать фамилию бригадира, — думает Сережин. — Можно использовать в критическом материале... А как ее узнать фамилию? Ведь не спросишь: «Как ваша фамилия?»
— Девушки у вас красивые в Одессе, — сказал Сережин бригадиру.
— Сейчас приедем на место, ознакомитесь... — сказал бригадир.
Сережин сморщился. В темноте не видно. Подумал о бригадире: «Что за дубовый парень?»
Лошадь пришла к жилью, к безногим вагончикам с горящими глазками. Появились женщины. Откуда им тут взяться посреди пустого места? Одна из них, с любопытными от молодости глазами, о чем-то пошепталась с бригадиром. Ввели Сережина в купе вагончика. Подкрутили фитиль в лампе, чтоб было видней.
Еще одна женщина пришла, еще пошептались.
— Ой, — сказала пришедшая женщина Сережину, — да вы бы хоть предупредили. Мы бы вам ужин разогрели.
— Ну что вы, — сказал он, — зачем же?
...После лежал на полке и улыбался. Рядом, напротив, за узким проходом поместился бригадир с женой.
— Я уже по тебе соскучился... — только и сказал бригадир мягоньким, младенчески-домашним голосом.
«Вот тебе и дубовый парень», — подумал Сережин.
Ему все слышно. И все здесь открыто. И степь за дощатой стенкой. Кто-то всю ее распахал.
Утром — Сережин видел — бригадир встал первым, и загоревшее его лицо затвердело, туго обтянулось кожей, словно кулак, засуровело. Сам он узкий в плечах, костистый, чуть сутулый. Фуражку натянул с путейскими молотками: видно, служил на железной дороге.
Жена потянулась:
— Куда ты в такую рань?
Бригадир не ответил, не взглянул, не улыбнулся.
Утро неохотное, ползучее. Как порушить его вязкую власть? Или вместе с ним зябнуть и ждать, тащиться тихонько в день? Долго еще тащиться...
Вдруг высоко и часто взметнулся, застрекотал моторчик — пускач на тракторе, в клочки разодрал это утро. Истошно трещал под кожухом дизеля. Дизель проснулся, отфыркнулся и тоже пошел, ровно и споро. Пускач примолк. Взметнулся другой. Трактора шевельнули траками. Ожили люди. Холод забылся. Бригадир прошагал крупно. Рядом с ним, поспешая, говоря на ходу, — механизаторы; каждый по плечо бригадиру.
На стеклах у тракторов красным наведены картинки — комсомольские значки. Что за художник их рисовал? Где его взяли? От картинок — словно бы праздничность. Хорошо, когда в будень покажется праздник. Так думается Сережину, или что-то вроде этого.
Ушли трактора, остались четверо парней на стане, повели Сережина в вагончик. У каждого на груди почетный знак: «отличный связист», «отличный шофер», «отличный пограничник», «снайпер». От этих знаков тоже праздничность. Обсели Сережина, приблизили свои лица к его лицу и начали.
— Вы знаете, — сказал связист, — какие тут дела творятся? Мы себя целинниками не называем. Не-ет. Мы про себя так говорим: солдаты. Солдаты — и все.
— Мы солдаты, — сказал снайпер. — А что? Солдату везде почет. Солдат, он дело знает. — Снайпер подмигнул.
— Вы не смотрите, — сказал шофер, — вам тут наговорят. Бригадир здесь, это он только так это. Комар носу не подточит, а медведь в лаптях проскочит. Разговор у него идейный, а женку свою на прицеп не садит. Тут надо бы разобраться.