26 декабря 1920 года Д’Аннунцио подает в отставку. 2 января нового, 1921 года после короткой и почти бескровной перестрелки Д’Аннунцио сдает город под гарантии личной безопасности и помилования всех участников фиумской эпопеи. Через пару недель все на том же «фиате», но уже без лепестков роз, в сопровождении шофера и адъютанта он покидает город. Одно из первых в мире государств под руководством поэта заканчивает свое существование.
Д’Аннунцио возвращается в Венецию. Он внутренне надломлен и отчетливо ощущает, что его звездный час миновал. Никто не обращает на него внимания. Никто, впрочем, и не преследует. В глазах всей нации, не исключая и правящие круги, он все равно остается героем. Национальное пристрастие итальянцев к «bella figura» оказывается важнее, чем идейные разногласия, к тому же идеи, которыми руководствовался Д’Аннунцио в фиумский период, настолько пестры, что любой мог найти в них что-нибудь приемлемое для себя: и коммунист, и фашист, и анархист, и монархист.
Д’Аннунцио погружается в меланхолическую депрессию. Он отвергает любые предложения, связанные с общественной деятельностью. Все, что ему теперь нужно, – это «приют на берегу моря или озера, далекий от железных дорог, где, укрывшись от верных легионеров и слишком преданных друзей», он сможет в покое окончить свои литературные труды. 30 января 1921 года поэт приобретает на берегу озера Гарда виллу, реквизированную у немецких хозяев, дальних родственников Рихарда Вагнера.
Команданте дает вилле величавое название «Vittoriale degli Italiani» – что-то вроде «Храма победы итальянского народа». Но суждено ей стать не столько храмом, сколько прижизненным мавзолеем для самого Д’Аннунцио.
Начинается осень патриарха: печальная буффонада протянувшейся пятнадцать лет старости.
Тем временем Муссолини стремительно продвигался к власти. Он всегда испытывал перед Д’Аннунцио пиетет с примесью страха – слишком многим он обязан старшему наставнику. Позы, риторика, идеи – все это в той или иной степени усвоено не без влияния Д’Аннунцио. Муссолини принимает решение, достойное Макиавелли, – не отказывать поэту ни в чем, подыгрывать присущей ему мании величия и таким образом постепенно «удушить его бархатной подушкой». Ведь выступать открыто против Д’Аннунцио небезопасно: десятки тысяч ардити и фиумских легионеров по-прежнему считают его своим вождем и готовы идти за ним в огонь и воду.
Сам Д’Аннунцио смотрит на Муссолини сверху вниз, считая его старательным, но посредственным подражателем, а фашизм – плебейской пародией на свои идеи, что не мешает ему льстить более молодому вождю так же неумеренно, как тот льстит ему.
Но действовать Д’Аннунцио уже не хочет или не может, и, когда Муссолини посещает «Витториале» с тайным визитом, желая узнать отношение команданте к готовящемуся фашистскому перевороту, Д’Аннунцио встает в надмирную позу обитателя башни из слоновой кости. Муссолини это более чем устраивает. Обеспечив нейтралитет ардити фашисты могут чувствовать себя хозяевами страны.
30 октября 1922 года Муссолини сосредоточивает в своих руках всю полноту власти. Он благодарен Д’Аннунцио за невмешательство и выражает свою благодарность с размахом: государство выкупает «Витториале» и берет на себя все расходы по его содержанию. Указом дуче создается национальный институт для издания полного собрания сочинений Д’Аннунцио, государство приобретает у поэта все архивы, его осыпают целым ливнем новых наград, избирают академиком.
Д’Аннунцио с увлечением втягивается в эту игру. Он решает создать в «Витториале» нечто вроде прижизненного дома-музея. В саду вокруг виллы на постаменты водружаются реликвии: уже известный читателю открытый «фиат» и торпедный катер, участвовавший в нападении на Буккари. Муссолини присылает Д’Аннунцио огромные глыбы, вырезанные из «исторических вершин» – гор, находящихся на территориях, присоединенных к Италии в результате войны. Эти каменюги также находят свое место в саду, окружающем «Витториале». Д’Аннунцио без конца принимает у себя прибывающие с визитами вежливости делегации политиков, писателей и легионеров, проводит по парку и вилле, демонстрируя мемориал в честь своего собственного героического прошлого. Для самых почетных гостей команданте лично производит салют из носового орудия торпедного катера.