Он чувствовал усталость, но не опустошение. Скорее, как после интенсивной умственной работы или долгой пробежки — приятная ломота в мышцах и ясность в голове. Амулет на груди оставался тёплым.
— Марфа, — обратился он к старухе, когда они миновали знакомый ручей, журчавший уже без той напряжённой тишины, что царила у владений Лешего. — Эти Омуты Тихие… Что это за места? Почему именно там нужно учиться?
Марфа неспешно шла рядом, постукивая клюкой. Её лицо было, как всегда, нечитаемо, но в глазах мелькало что-то вроде удовлетворения.
— Сила, Олег, она как река. Бывает бурным потоком, что камни ворочает, — она кивнула на быстрый ручей, — а бывает тихой заводью, омутом, где вода стоит почти недвижно, но глубина велика и ил на дне помнит века. Твоя искра сейчас — как горный ручей после ливня: рвётся наружу, брызжет во все стороны, силы много, а толку чуть. И себя истощить может, и берега размыть.
Она остановилась, обвела взглядом вековые деревья вокруг.
— А Омуты Тихие — это места силы спокойной. Там энергия земли и воды собирается, течёт медленно, глубоко. Как дыхание спящего великана. Там можно научиться слушать её ток, чувствовать его ритм, направлять свою искру не вспышкой, а ровным пламенем. Понять её суть, её меру. Прежде чем молнии звать, как шептал тебе Камень Древний, нужно сперва свечу зажечь да удержать, чтоб не погасла от сквозняка и дом не спалила. Понимаешь?
Олег кивнул. Аналогия была ясна даже его физическому складу ума. Контроль. Эффективность. Аккумуляция и направленное высвобождение энергии. Только здесь «энергия» была чем-то большим, чем джоули и калории.
— Понимаю. Как… как учиться управлять напряжением, чтобы не было короткого замыкания?
— Можно и так сказать, — Марфа чуть улыбнулась. — Ум у тебя острый, пришлый. Главное, чтоб сердце не отставало.
Они шли дальше, и лес постепенно редел. Стали видны просветы неба, послышался отдалённый стук топора, лай собаки. Знакомые звуки возвращали из мира духов и лесных хозяев к миру людей. Олег почувствовал лёгкий укол беспокойства. Как его встретят в деревне? После починки мельницы отношение вроде потеплело, но его уход в лес с Марфой, «ведьмой», как шептались некоторые, мог снова всё испортить. Он не был своим. Он всё ещё был чужаком, «пришлым с искрой».
Вот и окраина Селища. Несколько покосившихся заборов, огороды, где женщина в платке выдёргивала сорняки. Увидев их с Марфой, она выпрямилась, замерла, провожая долгим, настороженным взглядом. Дальше, у поленницы дров, мужик, рубивший полено, опустил топор и тоже уставился на них. Дети, игравшие у калитки одного из домов, притихли и попятились к крыльцу.
Атмосфера снова изменилась. Лесная открытость, пусть и суровая, сменилась сдержанной подозрительностью человеческого сообщества. Воздух стал плотнее от невысказанных вопросов и старых страхов. Олег невольно втянул голову в плечи, поёжился под плащом. Одно дело — Леший, которого он не видел, но чувствовал. Другое — эти прямые, изучающие взгляды людей, которые видели в нём непонятное, а значит — потенциально опасное.
— Не робей, — тихо сказала Марфа, заметив его состояние. — Люди всегда боятся того, чего не знают. Но они и тянутся к тому, кто не боится сам. Иди ровно. Они помнят твою помощь с мельницей. Это весит больше, чем пересуды.
Они вошли в деревню. Несколько человек, что были на улице, замерли, провожая их взглядами. Кто-то отводил глаза, кто-то смотрел прямо, с вызовом. Олег старался держать спину прямо, как учила Марфа, но чувствовал себя как под микроскопом. Вот он, чужак. Не такой, как все. Одет странно. Говорит непонятно. Пришёл невесть откуда. Ходит с Марфой в зачарованный лес. Кто он? Не дух ли? Не навредит ли?
У колодца стояли две женщины с вёдрами. Одна, постарше, смерила Олега тяжёлым взглядом и что-то быстро прошептала второй, помоложе. Та ойкнула и поспешно отвернулась, прикрыв рот рукой.
Олег вздохнул. Кажется, экзамен у Лешего был проще. Там хотя бы правила были понятнее: уважение и честность. А здесь… здесь действовали страхи, слухи и вековые предубеждения. Ему снова предстояло доказывать, что он — не враг. Просто человек. Человек, который сам не до конца понимает, кто он теперь такой.