Перед дверьми «Охотничьего рога» женщины остановились и вновь стали совещаться. Старухи стояли на том, чтобы войти туда с палками, а молодые ни за что не соглашались.
Питер Ганс, у кого слух был острее, чем у зайца, услыхал на улице шум и громкие голоса.
— Ай, ай, — закричал он в испуге, — что это еще там? Иисусе сладчайший, наверняка это черти!
— Я пойду погляжу, жалкий трусишка! — ответил Бласкак. И, отворив двери, захохотал во все горло.
— Толстые морды, — позвал он, — да это наши жены!
Все гуляки тотчас вскочили и бросились к дверям: одни с бутылками в руках, другие, размахивая кувшинами, а иные, трезвоня в кра сивые резные кубки, как в колокольчики. Бласкак вышел из залы и, переступив порог, остановился на дороге.
— Эй, красотки! — сказал он. — Зачем пожаловали сюда с вашими зелеными ветками?
Тут молодые побросали свои палки на землю, застыдившись, что их застали врасплох с таким оружием в руках.
Но одна старуха, потрясая палкой, ответила за всех:
— Мы пришли сюда, пьянчуги, расправиться с вами и задать вам хорошую трепку!
— Ах, ах, — заныл Питер Ганс, — я узнаю голос моей бабушки!
— Ты попал в точку, висельник! — закричала старуха.
А Толстые морды слушали, и животы у них ходуном ходили от смеха.
— Так входите, — пригласил Бласкак, — входите же, кумушки, посмотрим, как вы зададите нам трепку! А палки у вас крепкие?
— Да, да, крепкие!
— Очень рад! А вот мы приготовили для вас крепкие розги. Они отлично вымочены в уксусе: мы сечем ими непослушных мальчишек. Вы получите необыкновенное удовольствие от этой нежной ласки и вспомните свои детские годы. Не желаете ли попробовать? Можем предложить вам розог на пятьсот денье и больше.
Но старухи, услышав такие речи, сразу струсили и что было сил пустились наутек, — и быстрее всех госпожа Зиске, — да с такой яростью изрыгали хулу и угрозы, что веселым братьям почудилось, будто стая ворон раскаркалась над безмолвными улицами.
А молодые остались у дверей, и просто жалость брала на них смотреть: так смиренно, покорно и кротко стояли они, терпеливо ожидая дружеского словечка от своих мужей и женихов.
— Ну что? — спросил Бласкак. — Угодно вам будет войти сюда?
— Да, — отвечали они хором.
— Не зови их, — шепнул Питер Ганс на ухо Бласкаку, — не зови, они разболтают священнику про толстощекого дьявола, и нас с тобою сожгут, дружище!
— Я оглох, — сказал Бласкак, — входите, милые!
И милые женщины вошли в трактир и все расположились по местам: кто подле мужа, кто подле жениха, а самые молоденькие девчушки скромно уселись рядком на лавке.
— Женщины, — вопросили гуляки, — так вы, значит, желаете чокнуться с нами?
— Да, — отвечали они.
— И выпить с нами?
— Да, — отвечали они.
— И пришли сюда не за тем, чтобы петь нам песню о воздержании?
— Нет, нет, — отвечали они, — мы пришли сюда лишь с одним желанием, — побыть вместе с нашими славными мужьями и женихами и повеселиться с ними, если богу так будет угодно.
— Это, конечно, золотые слова, — заметил один старик, — но что-то мне чудится тут женская хитрость.
Старика, однако, никто не услышал, так как все женщины уже сидели вокруг стола, и пошла беседа. — «Пей, моя душенька, это божественный напиток!» — «Наливай, сосед, наливай живительную влагу!» — «Кто сравнится со мной? Я ли не герцог? У меня добрая бутылка и добрая женка». — «Ну-ка, поднеси нам еще, сегодня мы пьем воскресное вино, ведь надо как следует угостить славных женщин!» — «Мне храбрости не занимать. Я готов не только пить, а и луну снять с неба. Но это потом. А сейчас я не отойду от своей женушки. Поцелуй меня, милочка!»
— Не время сейчас, здесь так много людей, — отвечали женщины.
И каждая, ласкаясь к своему мужу, на все лады нежно уговаривала его:
— Пойдем домой!
Гуляки-то и сами были не прочь пойти домой, но не смели, стыдясь друг друга.
Женщины догадались в чем дело и завели речь о том, что им пора уходить.
— Вот, вот, — сказал старик, — что я говорил? Они хотят увести нас отсюда.
— Нет, сударь, нет! — кротко возразила Вантье. — Но сами посудите: мы совсем не привыкли к таким крепким напиткам и даже просто — к их запаху. И если нам хочется выйти на свежий воздух, это вовсе, сударь, не значит, что мы бы желали кого-нибудь рассердить или огорчить. Пошли вам, господь, много радости!
И славные женщины ушли, хоть мужчины и старались удержать их силой.
Из которой видно, что ученый Фома из Клапперибуса понимал, что именно могло заставить гуляку ерзать на лавке.
Когда гуляки остались одни со своими кувшинами и кружками, они в изумлении переглянулись друг с другом.
— Поглядите-ка на этих баб! — сказали они. — Не хватает еще, чтобы мы покорно их слушались. С виду-то они тихони, а на деле хотят, чтобы им подчинялись. А кому природой назначено быть во всем главными? Мужчинам или женщинам? Мужчинам.
— А мы ведь мужчины. Так выпьем же! И всегда будем поступать так, как нам хочется. Нынче мы хотим спать здесь. Так мы и сделаем, ибо такова наша воля.
Так говорили они, прикидываясь, будто и впрямь очень разгневались, но в душе больше всего желали быть у себя дома со своими добрыми женами. Потом долгое время как воды в рот набрали: кто зевал, кто бил об пол подошвой в лад какой-нибудь песенке, и многие ерзали на своих лавках, словно сидели на колючках.
Вдруг один молодой горожанин, новобрачный, вышел из залы, заявив, что врачи ему запретили выпивать в один присест свыше двадцати шести кружек браги, а он их уже выпил.
Услышав это, и другие под разными предлогами разошлись по домам: у кого заболел живот, у кого голова, на кого хандра напала, а кого стал душить кашель.
И гуляки, не чуя под собой ног, побежали к своим женам. Так свершилось то, о чем писал ученый Фома из Клапперибуса в своей толстой книге «De Amore» [4], гл. VI, где говорится, что женщина сильнее, чем дьявол.
О Железном клыке.
Однако такое дело случилось лишь однажды. На другой день гуляки снова кутили в «Охотничьем роге», и когда женщины пришли за мужьями, их с позором прогнали.
А гуляки пили и пели веселые песни. Не раз и не два к ним заходил ночной караульный с приказом не поднимать такой большой шум после захода солнца. Да, они очень почтительно выслушивали его и становились тише воды, ниже травы, каясь в своей вине; они твердили теа culpa [5], но тем временем с таким радушием подносили караульному чарку, что бедняга, очутившись на улице, отправлялся в дозор, держась за стенки домов и при этом хрипя как фагот. А гуляки не прекращали свои попойки и потом засыпали мертвым сном, о чем непрестанно сокрушались их опечаленные супруги. И так продолжалось месяц и четыре дня.
Но самая большая беда состояла в том, что добрый герцог вел войну с властителем Фландрии, и, хотя мир был давно заключен, в стране еще бесчинствовала шайка бездельников и головорезов, которые никому не давали житья и грабили честных людей.
Главарем упомянутой шайки был свирепый разбойник по имени Железный клык. Его так прозвали за то, что на шлеме у него торчал длинный острый клык — то ли дьявола, то ли слона из преисподней — необыкновенно мудреной выделки. И в бою разбойник, подобно барану, частенько бодал оным клыком врага. Так погибло много храбрых вояк в Брабантском герцогстве. На упомянутом шлеме сидела также злющая птица, она колотила крыльями о железо и, по рассказам, во время сражений издавала жуткий свист.
Железный клык обычно совершал набеги на деревни по ночам: он беспощадно резал бедных сонных жителей, увозил с собой ценные вещи и домашнюю утварь и угонял женщин и девушек, но — только молодых. Старух он не трогал, говоря, что убивать их не стоит труда, поскольку от страху они и сами помрут без его помощи.