Как описать этот волнующий путь по ночной, фантастически красивой дороге от архондарика к открытым старым воротам Пантелеймона, сделанным из окованных толстым железом крепких деревянных досок, с мерцающей над ними в куполе крыльца лампадой!
Гоголя бы сюда, Николая Васильевича, с его великим даром слова и такой же великой верой во Христа Господа! Вот кому бы описать сказочное волшебство афонской ночи, а не мне, жалкому «бумагомараке»... Но, видно, на «безгоголье» придется пробовать мне самому.
Терпите!
Когда глубокой ночью ты выходишь из длинного, просторного и гулкого коридора архондарика, слабо освещенного редкими «дежурными» фонариками, шагая по хорошо подогнанным друг к другу, крупным каменным плиткам отшлифованного прошедшим столетием пола... Когда ты открываешь старинную крюковую защелку на покрытой многими слоями краски дощатой входной двери, изнутри скрепленной, подобно древним иконам, тремя врезанными «ласточкиным хвостом» перемычками, распахиваешь эту дверь и делаешь шаг за порог, то сразу оказываешься в совершенно невероятном, абсолютно неземном (в привычном нам понимании), волнующем и одновременно успокаивающем мире.
Лунное освещение создает невообразимую игру теней и бликов на монастырских зданиях, каменных плитах или брусчатке дорожек, космических «ракетах» кипарисов, разлапистых чашах выстриженных в середине олив, каких-то неизвестных мне благоухающих в ночи кустов и кустиков. Чего стоит только лишь одна громадина столетней сосны, с какой-то «африканской» раскидистой кроной, встревоженным великаном стоящей у поворота дорожки от архондарика на длинную, прямую как стрела аллею, ведущую к таинственному отверстию ворот в величественной и торжественной крепостной стене монастыря.
Увенчанный ажурными коваными крестами, словно султанами гусарских киверов, встречает входящего на аллею «почетный караул» из двух невысоких, простых, но совершенных в этой простоте каменных колонн — словно ангельская стража охраняет дорогу, ведущую к Небу. Двое точно таких же каменных часовых-близнецов стоят на страже аллеи и со стороны монастыря.
Свет луны придает всему пейзажу некое контрастное напряжение за счет игры теней и освещенных пятен камня и растительности, настраивает человеческую душу, созерцающую это дивное зрелище, на внутреннюю внимательность, молитвенную активность и торжественное предвкушение встречи со Всевышним Творцом.
А если ночь безлунна, то все вокруг покрыто загадочным мраком, лишь изредка пробиваемым огоньками редких, горящих ночниками окошек, лампадами над входом в монастырь и дверями храмов, да маленькими галогенными светлячками налобных и ручных фонариков, мелькающих в руках паломников, стремящихся на ночное богослужение.
А как сладко дышится этой ночной порой! Какой удивительный воздух, смешавший в себе соленый привкус моря, тягучий аромат прогретой за день скудной каменистой почвы и невозможные, бесчисленные запахи множества ночных цветов и неизвестных мне растений!
Уже одна только дорога от архондарика до ворот и от ворот до соборной площади, окруженной торжественно-суровой красотой величественных каменных строений, настраивает душу богомольца на предстоящий ему трепетный молитвенный разговор с Господом.
Затем последние усилия подъема по уже описанным семи пролетам лестницы и... Благодатное пространство Покровского храма распахивается для тебя, словно материнские объятия.
Ах, ночная афонская молитва! Да разве можно ее как-то описать? Это уж кому как Бог даст почувствовать...
Словом, глядя на темнеющие в стасидиях фигуры монахов с опущенными в молитве головами, я понимал, для чего они приехали сюда и почему здесь остались.
Афон!
ГЛАВА 13
Папа Герасим
Ночь прошла в разговоре с Богом. Этот разговор протекал то в форме монолога, когда я тщательно пытался сформулировать скорее для себя самого (Господь и так все знает) какие-то мысли, чувства и переживания, то вдруг ощущал присутствие рядом со мною или даже, точнее — во мне — Слушающего и Слышащего, Любящего и Покрывающего.
В такие минуты передо мною вставало кроткое лицо «монаха» Феологоса, его понимающий взгляд, его добрая открытая улыбка, его умиротворяющий голос, напоминавший: «Ты, Алексей, не бойся... Богу видней, доверяй ему...»
Вспоминая о необходимости безо’бразной молитвы, я пытался отключиться от видения, оно отходило, но ощущение присутствия рядом со мной Того, Кто спас меня недавно от укуса змеи, оставалось...
В общем, как сказал батюшка Флавиан: «Это Лешкино, очень личное», и потому, пока не обвинили в «прелести», «ереси» и еще в чем-нибудь (А все равно — обвинят!), тему закрываю, тем более что о молитве на Афоне уже писано-переписано (и мной в том числе)!
Просто молиться надо чаще, больше и горячее, остальное все в свое время само придет...
И не забывать о том, кто — ты и Кто — Тот, к Кому ты обращаешься!
А Он — «есть Любовь»!
Как всегда! Только вошел во вкус молитвы, как этот отец Исидор, уже с амвона отпуст литургии возглашает, своим высоким, звонким, летящим голосом! Опять толком и помолиться-то не успел, как уже ночь прошла!
После трапезы, уже прикидывая, хватит ли у меня места на карте памяти в фотоаппарате для Силуановой мельницы, или лучше скинуть с нее все отснятое в ноутбук и не заморачиваться этой проблемой, выхожу я вслед за Флавианом, опять ведущим на ходу беседу с кем-то из монахов, как вдруг!..
— Батюшка! Алексей! — прямо на площадке у монастырского крыльца рядом с «мечтой джипера» стоит и окликает нас послушник Игорь!
Мы с Флавианом подошли к нему.
— Отче! Простите, что срываю с места, но надо срочно ехать! Отец Никифор каким-то образом договорился, чтобы Папу Герасима, которого сегодня из Лакку-Скити в Великую лавру перевозят, к нам в скит до завтрашнего утра погостить завезли! Это просто чуду подобно, так что садитесь и «на рывок»!
— А как же это... — растерялся я, — у меня только фотоаппарат с собой, а ноутбук в келье, успею сбегать?
— Какой ноутбук! — возмутился Игорь. — Такое событие, может, раз в жизни бывает, такой старец и у нас до утра!
— По коням! — коротко скомандовал Флавиан, и сам первый быстро влез на свое «командирское» место.
— Вперед!
Ох уж эти афонские «раллисты»! Помните мое скромное описание езды с рыжим послушником Сергием в наш первый приезд на Афон?
Так вот!
Когда за рулем послушник Игорь, послушник Сергий, как сейчас говорит молодежь (и не только молодежь), «сидит и нервно курит»!
Что самое интересное, Флавиан, измучившийся от той же дороги, когда мы ехали по ней из скита в Пантелеймон, в этот раз дорогу словно и не заметил! И это при том, что пронеслись мы по ней (хотел сказать «пролетели», но это бы не соответствовало истине, все-таки L200 не самолет) раза в четыре быстрее, чем тогда. Нереально, но факт, сам смотрел по часам и по Флавиану. Доехал свежий и живой!
Судя по стоящему во дворе скита «лендроверудискавери» с греческими номерами, я догадался, что, скорее всего, Папу Герасима уже привезли в скит на этой машине, и, как выяснилось чуть позже, я не ошибся.
Едва мы въехали за ворота и припарковались рядом с «дискавери», как из дверей келейного корпуса вышли отец Никифор и с ним два греческих монаха, о чем-то оживленно по-гречески разговаривая. Греки подошли к своей машине как раз в тот момент, когда мы вылезали из своей, и, обменявшись с Флавианом и Игорем традиционными приветствиями, сели в свой «лендровер» и укатили.
Отец Никифор подошел к нам.
— Ну, отцы и братия! Подлинно, что «человек предполагает, а Господь располагает»! Только я вчера перед повечерием позвонил в Кавсокаливию, чтобы договориться о вашем визите к батюшке Герасиму, как мне говорят, что он в румынском Лакку-Скити и что его сегодня мимо нашего скита повезут в Великую лавру!
Я тут же перезвонил румынам в Лакку и попросил спросить у старца, не откажется ли он провести время до завтрашнего утра у нас в скиту, и через некоторое время мне сообщили, что Папа Герасим благословил привезти его к нам и оставить здесь до окончания утренней трапезы.