Когда все было кончено, и гости, по старинному шотландскому обычаю, принялись напиваться в стельку, родители проводили меня и Элспет к экипажу. Нализавшийся папаша Моррисон устроил целый спектакль.
— Моя крошка! — гундосил он. — Бедная моя крошка!
Его бедная крошка, должен сказать, выглядела совершенно очаровательно, и нервничала не более, чем если бы ей приходилось выбирать пару перчаток, а не выходить замуж. Все происходящее она воспринимала без малейшего волнения, не выказывая ни огорчения, ни радости, и это, надо сказать, слегка задевало меня.
Папаша продолжал причитать, но, повернувшись ко мне, смог только издать тяжкий вздох и уступил место жене. Тут я хлестнул лошадей, и мы покатили прочь.
Ни за что в жизни мне не вспомнить, где мы провели медовый месяц: в каком-то съемном коттедже на побережье, но где именно — пробел. Элспет ни во что не вникала, и единственное, что выводило ее из состояния летаргии — наличие в ее кровати мужчины. Она оказалась более чем охоча до постельных игр: я научил ее нескольким трюкам Жозетты, которые ей очень понравились, и ко времени возвращения в Пэйсли был вымотан напрочь.
А там меня ждал удар, да такой, какого, полагаю, мне не приходилось переживать никогда в жизни. Вскрыв письмо и прочитав его, я в первый момент лишился дара речи. Чтобы вникнуть в его смысл, мне пришлось перечитать письмо еще раз.
«Лорду Кардигану (значилось там) стало известно о браке, заключенным недавно между офицером его полка мистером Флэшменом и мисс Моррисон из Глазго. Это событие его светлость намерен понимать так, что указанный мистер Флэшмен не желает продолжать службу в Одиннадцатом гусарском Принца Альберта полку, но хочет либо подать в отставку либо перевестись в другой полк.»
И это все. Подписано было Джонсом — подхалимом Кардигана.
Видимо, я что-то произнес, поскольку Элспет подошла ко мне. Обняв меня, она поинтересовалась, в чем дело.
— Дела скверные, — ответил я. — Мне нужно немедленно отправляться в Лондон.
При этих словах она завизжала от восторга и принялась возбужденно щебетать о больших перспективах, о выходе в свет, о жительстве в столице, о встрече с моим отцом (спаси, Господи), и тому подобной чепухе. Я чувствовал себя слишком разбитым, чтобы обращать на нее внимание, и просто сидел среди коробок и чемоданов, перенесенных в нашу спальню из экипажа. Помнится, я разок обругал ее дурой и посоветовал придержать язык, что заставило ее замолчать, но не более, чем на минуту, потом она снова принялась за свое, горячо обсуждая вопрос, стоит ли ей нанять французскую горничную или обойтись английской.
Все время по пути на юг я пребывал в ярости и сгорал от нетерпения увидеться с Кардиганом. Я догадывался, что произошло: чертов дурак прочитал объявление о свадьбе и счел Элспет «недостойной партией» для одного из своих офицеров. Для вас, это, наверное, звучит дико, но в те дни такое было принято в полках, подобных Одиннадцатому. Дочери людей из общества считались подходящими, но отпрыски торговцев или представителей средних классов были анафемой для Его высоковознесшейся светлости. Но я не позволю ему задирать передо мной нос, если ему вздумается. Так я убеждал себя, будучи совсем молодым и зеленым.
Для начала я отвез Элспет домой. Во время медового месяца я отписал отцу, и он прислал мне ответ: «И кто же, Бога ради, эта несчастная? Понимает ли она, во что вляпалась?» Так что на этом фронте все было в порядке. И первым человеком, которого мы встретили, прибыв в дом, оказалась Джуди, облаченная в костюм для верховой езды. Увидев Элспет, она удостоила меня ироничной улыбки: хитрая бестия видимо догадывалась, что явилось причиной свадьбы. Но я не остался в долгу.
— Элспет, — говорю я. — Это Джуди, содержанка моего отца.
При этих словах щеки ее вспыхнули, и я оставил женщин продолжать знакомство, а сам отправился искать сатрапа. Его, по обычаю, не оказалось дома, так что я направился прямиком к Кардигану, которого нашел в его городском доме. Поначалу, получив мою карточку, он отказался принять меня, но я отшвырнул лакея в сторону и ворвался внутрь.
Разговор обещал быть жарким, на высоких тонах, но этого не случилось. Едва взглянув на него, одетого в утренний халат и выглядящего так, словно он только что присутствовал на разводе у самого Господа Бога, я ощутил, как боевой дух выходит из меня. Когда лорд поинтересовался, что послужило причиной моего вторжения, я еле-еле сумел выдавить вопрос: по какой причине он выгоняет меня из полка?