— Знаешь, думаю, этот подарок мне нравится больше иных. — Хитро улыбнулась эта рыжая лиса.
Ну да, потребность привозить Элеоноре подарки появилась как-то внезапно. Но все мои попытки добиться ее искренней радости терпели крах. То, от чего иные барышни трепетали, заставляло ее лишь вежливо улыбаться и благодарить меня. И вот, цветок в ее волосах распустил свои бутоны и заставил засиять ее ярко-синие глаза. Кто бы знал. Глядя на нее, я осознал кое-что важное для меня. Я чувствовал, что ее совершенно не волнует лорд Батори. И я надеялся, что ее интересует Эйден.
— Может, мне стоит подарить тебе весь сад? — Прошептал я, охваченный тем непонятным, давящим чувством, что вызывала во мне ее улыбка.
Носик, чуть тронутый веснушками, как будто поцелованный солнцем, сморщился:
— Любишь же ты утрировать. — Девушка снова двинулась вперед, пользуясь тем, что я больше не держу ее под руку.
— У меня есть еще один подарок. Точнее, не совсем подарок. — Я достал из кармана пиджака письмо.
Глаза девушки загорелись:
— Это мне? — Она быстро взяла конверт из протянутой руки. — Он вскрыт! — Возмущенно ахнула она и одарила меня злым взглядом.
— Ну да. Я не привык, что письма приходят кому-то помимо меня. Вскрыл по привычке.
Это была ложь, и Элеонора понимала это, но спросить не стала. Письмо было от девушки из дома Мори, семьи, что нашла и выходила ее после похищения. Но мог ли я подумать, что они стали подругами? Впрочем, в строках я не нашел ничего подозрительного.
Кейко Мори, наследница третьего правящего клана, ее родители имеют сеть медицинских учреждений и живут весьма самобытно. Она рассказывала Элеонор какие-то глупости. О платьях, чае, о том, что ее брат проводит много времени со своим «новым огромным псом и его вечно тявкающим щеночком». Даже не знал, что Мори интересуются собаками. Еще был какой-то бред про чай, луну, платья. Также она выражала надежду, что Элеоноре тут хорошо и надеялась на скорый ответ. Прочитать ответное письмо мне хотелось гораздо больше.
Элеонор жадно вчитывалась в текст и постоянно улыбалась. Ну вот, опять оно. Чувство, горячее и давящее. Не хочу, чтобы ее улыбка принадлежала кому-то еще. Хочу ее только для себя. Цветок в ее волосах отбрасывал маленькую тень на волосы, делая это место чуть темнее. Красивый, глубокий цвет. Остальные волосы девушки ловили солнечный свет и искрились всеми оттенками красного. Дочитав, она аккуратно сложила конверт пополам и положила его в глубокий карман платья.
— Если хочешь, пригласи Мори в поместье. Я не стану возражать. — Предложил я.
Глаза Элеоноры вспыхнули от радости, но затем она снова опустила ресницы и задумчиво прикусила губу:
— Спасибо, Эйден. — Поблагодарила она, не удостоив меня и намеком, воспользуется ли она моим предложением.
Вместо этого она опять взяла меня под руку. Сама. Такой простой обыденный жест, но я почувствовал волнение в груди. Мы снова двинулись по саду, уходя вглубь. Нас обступало все большее количество кустов роз: белых, розовых, красных.
— Почему розы? — Поинтересовалась она, нарушая молчание.
Задавать верные вопросы — это искусство. Наверное, эта девушка обладала особым чутьем, выискивая темы в душах окружающих. Я задумался на миг, кто из гостей поместья спрашивал меня об этом? Никто. Некоторые вскользь восхищались садом. Другие пытались выклянчить цветок, особенно наивные девушки, которые жеманно говорили добрые слова в адрес роз, и пытливо смотрели на меня, желая, чтобы я преподнес им подарок, а они потом будут молоть языком, что лорд Батори подарил им букет. Романное воспитание делало их желания слишком очевидными. Ну, а я ни разу не подарил ни одного цветка. Подумав об этом, я бросил взгляд на розу в волосах Элеоноры. Я даже не задумался, когда украсил ее волосы… Наверное, поэтому я ответил:
— Поместье и, конечно, сад, принадлежали моей матери. Она очень любила розы и сама постоянно возилась с ними в саду. Ни одного садовника не подпускала. Только пара помощников…
— Ты не шутишь?! — Восхищенно воскликнула девушка и ее удивленный взгляд заскользил по окружающим нас кустам. — Это все — дело рук одной женщины?
Я с улыбкой кивнул:
— Да. Она говорила, что в ее жизни было всего две любви: розы и я.
Элеонора подарила мне теплую улыбку. Не просто улыбку, коснувшуюся ее губ, как у других людей, а искреннюю улыбку, которая читалась даже в синих глазах. Вопроса, который повис в воздухе, о том, любила ли мама моего отца, не возникло. Впрочем, даже я не знал на него ответа. Также девушка не стала спрашивать, что случилось с моей мамой. И почему она жила здесь, в поместье, далеком от Сантониума. Она просто шла рядом со мной, даря душевное спокойствие. Посмотрев вниз, я заметил, что девушка босая. Из под длинных полов платья то и дело показывались голые пальцы. Если честно, это даже меня не удивило.
— Где твоя обувь?
Она посмотрела вниз, как будто только сейчас поняла, что ходит по траве босиком:
— Там, где мы играли с детьми.
— Не простынешь? Трава прохладная.
— Откуда тебе знать. — Хмыкнула девушка. — Она приятная. И щекотная. Не хочешь разуться?
Если честно, я хотел. Как давно я не ходил по траве? Как давно я вообще просто гулял по этому саду, не думая… Ни о чем. Но все же я отказался. Мы дошли до западной части сада, более других скрытой в зелени и цветах. Здесь находилась белая беседка, по бокам которой вились плетистые розы. Такие же украшали и небольшую арку с качелями. Старые качели, на которых меня качала мама в далеком детстве. А было ли оно вообще, это детство? Или мне просто показалось…
— Мы с мамой любили это место больше иных. В беседке мы часто читали книги. А когда заходит солнце, в этой части сада все превращается в райские кущи: тени дают ему новые оттенки. И розы как будто пахнут по-особенному. — Произнес я и мигом устыдился.
Я не озвучивал подобные глупые, в чем-то романтичные и недостойные лорда мысли никому. Но Элеонора даже не обратила внимания, а лишь кивнула и посмотрела на солнце:
— Я бы хотела посмотреть. — Затем она заинтересованно посмотрела на арку.
Заметив это, я кивнул на качели:
— Садись.
— Это приказ? — Левая бровь девушки то ли игриво, то ли скептически приподнялась вверх.
— Предложение. — Я обогнул качели и взялся за витые толстые веревки. — Я покатаю тебя.
Девушка засомневалась, смотря то на меня, то на деревянное сидение. Можно подумать, даже детские качели представлялись ей рядом со мной, как капкан.
— Ты боишься? — Поинтересовался я с усмешкой. Безусловно, я просто дразнил ее, но отчего-то мне важно было знать действительный ответ на этот вопрос.
Девушка ожидаемо вздернула свой нос:
— Вот еще. — Фыркнула рыжая и уселась спиной ко мне, обхватив руками веревки.
— Если будет слишком высоко — кричи. — Прошептал я ей на ухо.
Я толкнул качели от себя, сначала легко. Когда качели вернулись, я приложил больше силы, заставляя девушку взмыть в воздух. Ее босые ноги приподнялись, а многослойная юбка темно-синего цвета разметалась. Элеонора захохотала, звонко, искренне.
— И это все? — Услышал я ее звонкий голос.
В этот раз мне пришлось отойти на пару шагов, чтобы схватиться за сидение и снова отправить девушку в небо. Она смеялась и смеялась, эти звуки шли из груди, сердца, души. Так ли я смеялся, когда мама катала меня? У нее были слабые руки, но она все равно это делала, чтобы слушать мой смех.
Я резко вцепился в ручки качелей, заставляя их остановиться. Смех оборвался.
— Ты чего? — Элеонора чуть повернула голову, силясь посмотреть назад.
— Не оборачивайся. — Прорычал я.
Девушка замерла. Я уткнулся лбом в ее затылок, в мягкие волосы. Мои руки спустились по веревкам к ее рукам, крепко вцепившимся в ее канаты качели. Я нежно обхватил тонкие кисти рук девушки, ощущая их тепло, нет, пламя. Они были такие горячие.
Я сделал глубокий вдох.
У меня было ощущение, что я всю жизнь задыхался. Задыхался не просто от нехватки кислорода, а от того что я бежал. Стремился достичь чего-то, вовсе мне не нужного. А когда Элеонора появилась в моей жизни, я наконец остановился. Я вдохнул воздух полной грудью, оглянулся на все, мимо чего успел пробежать, не заметив всю красоту мира, жизни. На все эти напрасно потраченные годы. Она стала моим воздухом. Моей надеждой.