Страх или желание что-то изменить…
Возможно ли это? – подумал Серов. Нет, вряд ли. Даже наверняка не выйдет – ни мир, ни историю не изменишь. Эти восемь аномальных зон, проклятые места, что существуют на Земле, в общем-то, доступны, особенно в последний век. И сопка Крутая, и фиорд в Норвегии, и те, что на Аляске и Печоре, в Ираке, Гималаях и Сахаре, не говоря уж о Бермудском треугольнике. Ему, Серову, известно о двух десятках провалившихся, но их, конечно, больше – может быть, сотни человек, и почти все – к гадалке не ходи! – из двадцатого века. Они могли бы такого порассказать! И написать – хоть на папирусе или бумаге, на коже или глиняных табличках, и даже высечь на камнях. Вполне вероятно, что говорили и писали, пытались стать мессиями, пророками, провидцами, предупредить о великих свершениях и грозных бедах… Но мир к ним не прислушался. Мир двигался своей дорогой, не выполняя ничьих предначертаний, и все происходило в нем как должно.
И все-таки, все-таки…
– Все-таки береженого Бог бережет, – пробормотал Серов, захлопнул книгу и спрятал ее в ларец.
Эпилог
Через две недели Серов и Шейла обвенчались в протестантской часовне Бас-Тера. Церемония была скромной; на ней присутствовали Тегг и Стур, расписавшиеся как свидетели жениха и невесты, а также дюжина пиратов с «Ворона», одетых по такому случаю в потрепанные камзолы и вооруженных до зубов. Губернатора не звали.
После венчания был дан салют из десяти мушкетов, затем Серов отнес супругу в шлюпку на руках, и через несколько минут они поднялись на палубу фрегата. Здесь пахло ромом и цветами; цветы устилали тропу к капитанской каюте, а ром плескался в кружках, поднятых в честь новобрачных.
Вскоре ром был выпит, на борт погрузили последние бочки с пресной водой, и «Ворон», распустив паруса, покинул столицу Тортуги. В море выходили с большой поспешностью; солдаты де Кюсси уже заняли форт и тоже могли разразиться салютом. Конечно, если бы мокрый порох удалось поджечь – по несчастливой случайности, во время последнего ливня пороховой погреб затопило.
Конечной целью экспедиции были балтийские воды, но в данный момент путь «Ворона» лежал не на восток, а на юго-запад, к острову Ямайка, в город Кингстон. Когда фрегат обогнул Эспаньолу и в головах у экипажа прояснилось, Серов поднялся на квартердек и объявил, что после Кингстона судно направится в Европу. Однако не в Британию или Францию, где королевский суд и частные лица могут иметь претензии к команде, а в Московию, в северную державу, где можно неплохо заработать на войне со шведами. Шведы, конечно, не так богаты, как испанцы, однако не бедны, а климат, кабаки и женщины в Московии много лучше, чем на вест-индских островах. Кроме того, корабль будет уже не разбойничьим, а капером на службе русского государя, который щедр и благоволит честным воинам. Ну а если кто служить не жаждет и не желает возвращаться в Старый Свет, тот может сойти на берег в Кингстоне с выходным пособием в триста песо. На этом все.
– Все! – рявкнул первый помощник Стур. – Ну, висельники, кто в Московию – на шканцы, а кто решил оставить «Ворон», пусть тащится на бак. Да поживее, моча черепашья!
Лишь семеро двинулись на бак, но в Кингстоне «Ворон» покинули шестнадцать корсаров, все – британцы. Война за испанское наследство разгоралась, в местном порту теснились боевые корабли, и среди них было несколько пиратских – бриг «Черный пес» Тома Махони, шхуна Дейва Одноглазого «Азарт», большой трехмачтовый корабль «Принц морей» и три или четыре другие посудины. Прошел слушок, что вся эта флотилия, при поддержке британских судов, атакует берега французской Луизианы, а если добыча окажется не очень обильной, завернет в испанскую Флориду. Всем капитанам были нужны рубаки и стрелки, знавшие, как взяться за мушкет, и кое-кто на «Вороне» не совладал с искушением.
Серов из-за этого не беспокоился – с ним остались сто четыре человека, вполне достаточно, чтобы взять на абордаж и потопить любую шведскую лоханку. Кроме того, ему удалось нанять хирурга, датчанина Дольфа Хансена, волею случая заброшенного на Ямайку и мечтавшего вернуться в Старый Свет. Ввиду грядущих баталий лекарь являлся ценным приобретением.
В Кингстоне они пробыли восемь дней, задержавшись из-за наследства Шейлы. Дом в Ла-Монтаньи и винокуренное заведение Стерна и Пратта, барбадосских компаньонов, не представляли особой коммерческой ценности, а вот поместье Брукса на Ямайке считалось весьма обширным, богатым и прибыльным. Плантации сахарного тростника лежали милях в двадцати от Кингстона, у залива Портленд, и здесь, на берегу, находился поселок с господской усадьбой, конюшней, лачугами негров и огромными сараями, в которых вытапливали патоку и сахар. Патоку перегоняли в ром, ром разливали по бочкам, сахар ссыпали в мешки, а затем мешки и бочки отправлялись к пирсам Кингстона и ожидающим погрузки кораблям. По другую сторону Атлантики сахар и ямайский ром шли по хорошей цене.
Предприятие выгодное, и желающих приобрести плантации долго искать не пришлось. Тем не менее эта задержка тревожила Серова больше, чем потери в экипаже, – надвигалась поздняя осень, а с нею свирепые бури и ливни. Правда, ван Мандер клялся, что до ноябрьских штормов они успеют добраться до Невской губы.
Наконец с делами было закончено, и «Ворон», покинув рейд Кингстона, отправился в плавание. Путь теперь лежал на северо-восток; они снова миновали Наветренный пролив между Кубой и Эспаньолой, потом Малый и Большой Инагуа, два клочка суши, что замыкают цепочку Багам, потом крошечный архипелаг Кайкос, окруженный стенами рифов и гневно ревущими водами. «Вышли в океан, – сказал в тот день ван Мандер и, сделав паузу, добавил: – Девятьсот миль до Бермудских островов, а там – еще пять тысяч до Старого Света. Мир велик, капитан! Жизни не хватит, чтобы его обойти». «Не хватит», – согласился Серов, а про себя не в первый раз подумал, что через три столетия все изменится. Планета не станет меньше, но расстояния будут соизмеримы не с человеческой жизнью, а только с временем бодрствования или сна. Десять – пятнадцать часов в любую сторону, и ты в Нью-Йорке или Лиме, в Токио или Кейптауне, в Мельбурне или Коломбо. Так будет, обязательно будет, а пока… Пока тихоходное судно ползет по земному шару, будто ничтожная мошка на гигантском глобусе.
Через несколько дней он, сменив ван Мандера, встал на утреннюю вахту. Первые краски рассвета играли на небосклоне, и паруса, трепещущие над ним громадой спустившихся к волнам облаков, казались розовыми. Шейла еще спала в капитанской каюте, но руки и губы помнили тепло и нежность ее тела. Океан был спокоен, ветер устойчив, и «Ворон», слегка покачиваясь, неутомимо плыл и плыл на северо-восток, двигался к балтийским водам, к еще не существующему городу, к невозведенным дворцам, домам, соборам и грозным бастионам крепости. Все это еще предстояло построить, уложив кирпич на кирпич, камень на камень, а прежде – отвоевать такое право, но Серов не сомневался, что право будет завоевано и город выстроен. Он это точно знал, не ведая лишь собственной своей судьбы, как и положено человеку.
Но стоило ли этого бояться? Страшиться неведомого, трепетать перед будущим? Нет, думал Серов, конечно нет. Вот его корабль, вот его люди, и вот его женщина, что спит сейчас под шелест волн и посвист ветра; вот океан, и розовеющее небо, и синяя черта горизонта меж ними; вот гаснущий лунный серп, волны, облака и первый луч восходящего солнца. Все, что досталось ему в этой реальности и что останется навеки с ним, какой бы ни была его судьба. Останется в радости и горе.
Немало, – размышлял Серов, прислушиваясь к песням ветра, – совсем немало.
Он вытянул губы и засвистел, напевая про себя:
Ветер аккомпанировал ему, играя на струнах тугих снастей, и волны, ласкаясь к борту корабля, тихо рокотали в такт мелодии.