Ничего плохого, однако, не произошло, и, выбравшись из чащи, он поднялся по крутому косогору прямо к скалам. Две из них выдавались вперед, точно пара столбов, подпирающих сопку; над ними нависал карниз, склон горы между скалами был гладким и отвесным, так что все образование в самом деле напоминало гигантские врата. Ровная площадка под ними носила следы человеческого присутствия: тут валялись раздавленная пластиковая бутыль, рваная подметка и две пустые банки из-под краски. На темной каменной поверхности виднелась надпись: «Понедельник, Кадинов, Штильмарк, Ковальская, Таншара, Елисеев, 1995 год». Взглянув на нее, Серов с неодобрением покачал головой и буркнул:
– А вот об этом, друг Елисеев, у тебя не написано. Нехорошо! Добро бы в Крыму отметился или на Кавказе… А тут как-никак аномальная зона, святое место!
Но после недолгих поисков он ничего аномального не обнаружил, кроме еще одной надписи: «Чередниченко, Невинный, Шуйский, Манин. Нижегородский Политех, 1998». Срисовав ее в блокнот, Серов с минуту размышлял, платить ли Петровичу за эту четверку; потом решил, что сорок баксов деньги невеликие и скупиться, пожалуй, не стоит.
Он посмотрел на солнце, потом на часы и выяснил, что уже перевалило за полдень. Часы у Серова были отменные, самозаводящиеся, швейцарский брегет «Орион» на пятнадцати камнях, коему не страшны ни огонь, ни вода, ни медные трубы. Памятные часики, дар того клиента, который прислал к нему Добужинскую. Ценный подарок, но и причина к тому была – сына Сергея Егоровича Серов вытащил из такой клоаки, что страшно вспоминать.
Прищурившись, он снова поглядел на солнце, потом окинул взглядом каменные врата и расстилавшийся у подножия сопки пейзаж. Овраги, ручьи, валуны, кривые сосны да ольшаник… Девственная картина! Если, конечно, не считать надписей на скале, банок, бутылок и всего прочего. Шагая по площадке у ворот, почти не разжимая губ, Серов замычал:
Площадка кончилась довольно глубоким, метров восьми, обрывом. С другой стороны был такой же обрыв. Серов остановился и сплюнул в миниатюрную пропасть. Ну, и где искать? Что искать? На сопку лезть бессмысленно, никто на нее не взбирался, ибо маршруты всех экспедиций кончались здесь, рядом со скальными воротами. Трещин или таинственных пещер не замечается, нет и следов приземления инопланетян, ни отпечатков посадочных модулей, ни выжженных в траве кругов, ни непонятных артефактов – скажем, ржавого бластера, брошенного за ненадобностью… Есть подметка. Может, от сапога пришельца? Хотя не похоже – цифры и буквы на ней просматриваются вполне земные. Сорок четвертый размер, фабрика «Скороход»…
Задрав голову, Серов уставился в небо – вдруг оттуда придет какое-то откровение? Телепатема, ментальный импульс или незримый луч, который пометит его в качестве объекта похищения? Он даже подпрыгнул и помахал рукой, чтобы его заметили с орбиты, но небо оставалось просто небом, бездонным, блекло-голубым и молчаливым. Видимо, Андрей Серов, тридцати лет от роду, бывший циркач, бизнесмен и боец ОМОНа, а нынче сыщик, не представлял для пришельцев никакого интереса.
Тем не менее Серов обшарил площадку еще раз, спустился вниз и минут сорок рыскал в зарослях ольшаника, попутно стараясь выдумать причину отсутствия зверья, насекомых и птиц. Наконец решил, что пернатым тут не прокормиться, так как ни ягод нет, ни мошкары, а для четвероногих местность сильно пересеченная. Камни, кусты, канавы, ямы… Тут лось копыта потеряет, да и рога заодно!
В лагерь он вернулся часам к четырем, перекусил, а после обеда его посетила новая мысль. Таинственные дела обычно вершатся в темноте, опять же луна восходит, а на ней, быть может, пришельцы и устроились. Ворота у сопки для них ориентир; сидят на луне и поджидают, не появится ли в нужном месте контактер. Обследуют его какими-то лучами, решат, что в принципе подходит, только должен пару лет дозреть, внедрят секретный передатчик, и в нужное мгновение – бац! Где стоит, оттуда и утащат – из ванной, лифта или из шашлычной. Чем не гипотеза?
Посмеиваясь над собой за эти нелепые мысли и напевая песенку: «Ты у меня одна, словно в ночи луна, словно в степи сосна, словно в году весна» – Серов, однако, собрался. На этот раз он прихватил с собой спальник, топор, котелок, заварку чая, сухари и консервы. Затем повторил свой утренний маршрут и прочно обосновался у ворот на площадке: натаскал и нарубил хвороста, нарвал травы для подстилки под спальником, развел огонь, вскипятил чай, поужинал и сел у костра, обозревая ночное небо. Оно, в отличие от дневного, казалось более живым и многообещающим: звезды, луна, сгущение Млечного Пути, темные загадочные бездны космического пространства… Но, как и ясным днем, небо было молчаливо.
– Может, сон какой приснится… – пробормотал Серов, стащил штормовку и ботинки и устроился в спальнике.
Так он и провел еще четыре дня, пока не приехал Петрович на своем громыхающем вездеходе. Сны ему снились, но не космические, а связанные с его расследованием: то Елисеев шептал на ухо, что есть в его рукописи тайная часть, в которой все объяснено, то Губерт Фрик приглашал прогуляться в горы над Варангер-фиордом, обещая представить разумному спруту с Венеры, то экстрасенс Таншара подмигивал из окошка шашлычной «Арагви», звал в компанию и намекал, что не худо бы отправиться к девочкам. Были сновидения и с более сложным сюжетом; не раз он видел, как плачущая Татьяна Олеговна затаскивает в ванну мужнин труп и, окропив его царской водкой, спускает сожженный прах в канализацию. Забавные сны! В иных обстоятельствах Серов бы над ними посмеялся, но сейчас приходившие к нему сновидения лишь раздражали. Наконец явился Петрович, отвез его в город, и там, недовольный и хмурый, он сел в самолет.
В салоне было прохладно, и штормовку Серов не снял. Когда «Ту», пробив облака, поднялся в голубое небо, он вытащил из кармана блокнот с вложенным в него листком, посланием от Петровича, развернул его и внимательно изучил список. Память у проводника-водителя была хорошей, и, очевидно, с Васькой-вертолетчиком он был в отличных отношениях: восемнадцать имен, а иногда и фамилий, включая нижегородскую группу. Если все эти люди исчезли, то теперь, вместе с Ртищевой и Губертом Фриком, набиралось двадцать человек. Пермская зона могла бы дать и больше, подумал Серов; Пермь гораздо ближе к центру, на поезде можно добраться, что не в пример дешевле самолета. Придется, видно, и туда сгонять…
Появились стюардессы с напитками и завтраком. Серов, сидевший у прохода, передал подносики соседям, мужчине с деловитой физиономией и говорливой старушке, летевшей к невестке и сыну в Москву. Курица, сыр, белые булочки, пирожное, сок и кофе… После недели на консервах аэрофлотовское угощение казалось роскошным пиром. Серов взял коньяка, выпил янтарную жидкость, убедился, что коньяк хорош, заказал еще и вытянулся в кресле. Деловитый сосед предпочел водку. Они чокнулись и пожелали друг другу успешного приземления.