Выбрать главу

Глава 4

— Муванга, остаёшься в шлюпке. Никого не подпускай, — приказал я. — Остальные, за мной.

— Да, вождь! — произнёс негр и с важным видом уселся на борт шлюпки.

Мы сошли на берег, и я почувствовал странное ощущение, которое даже не сразу понял, а когда понял — чуть не рассмеялся в голос. Землю не качало из стороны в сторону, и вестибулярка снова дала о себе знать. Ладно хоть на этот раз обошлось без тошноты.

— Добрый день, месье! — мужичок скользнул по нам липким взглядом и безошибочно определил во мне капитана. — Вы с «Ориона», да?

— Допустим, — хмыкнул я. — А вы кто будете, месье?

Мужичок неловко утёр стекающий по лицу пот рукавом. Утирать его париком у нас на глазах он не решился.

— Мне сказали, на «Орионе» будет месье де Валь… — произнёс он.

— Я за него, — ответил я.

— Гм… А вы?.. — протянул мужичок.

— Андре Грин, — произнёс я.

— Себастьян Фурнье, — представился мужичок, протягивая мне мокрую от пота ладошку.

Я даже не пошевелился, и месье Фурнье, неловко улыбаясь, убрал протянутую руку за спину.

— Я так понимаю, вас прислал Исхак? — хмыкнул я, гадая, как вообще о нашем прибытии могли так быстро пронюхать.

Потом мне стало понятно, что многие корабли здесь узнают по силуэту и парусам, как в наше время отличают одну модель автомобиля от другой. Ну и де Валь был здесь не так давно, корабль примелькался.

— Месье Леви предпочитает, когда его называют «месье Леви», — сказал мужичок.

Я многозначительно хмыкнул. Лично я к евреям никаких предубеждений не имел, но в местном обществе месье Леви скорее привык, когда его называют «жидом», «христопродавцем» и «пархатым». Нетолерантный век, что поделать. Самый разгар гонений, и они массово бежали куда только можно, в том числе и в Новый Свет.

— Значит, прислал, — сделал вывод я. — Ну, веди.

— Прошу за мной, — произнёс мужичок.

Я на всякий случай показал Муванге оставаться на месте, в шлюпке, и мы отправились вслед за Себастьяном Фурнье. Набережная Бастера была полна народу, самого разномастного, от молчаливых докеров с мешками на мозолистом горбу до смеющихся проституток в цветастых нарядах. Я понял, как соскучился по городской суматохе за всё это время в глуши.

Горланили чайки, бранились извозчики, торговцы и лоточники зазывали к себе, попрошайки стенали, выставляя напоказ расчёсанные язвы и раны. Бастер по сравнению с Сен-Мишелем казался настоящим мегаполисом, ярким и живым, и я не сомневался, что в ночное время жизнь здесь бьёт ключом ничуть не меньше, чем днём. Тортуга никогда не спит.

Словно любопытный турист, я озирался по сторонам, рискуя свернуть шею ненароком, хотя мои спутники, казалось, вообще никакого внимания не обращали на все здешние достопримечательности и увеселения. Эмильен хмуро шагал чуть позади меня, Робер поглядывал только на местных барышень, не пропуская ни одной юбки.

Мы остановились у неприметной конторы без вывески, которая чем-то напомнила мне дореволюционные купеческие ряды, с воротами для товаров на первом этаже и жилыми помещениями на втором.

— Прошу вас, — холодно произнёс Фурнье, открывая калитку.

Полутёмное помещение конторы месье Леви встретило нас приятной прохладой. Тонким переливом прозвенел колокольчик, и, видимо, сам месье Леви вышел из подсобки нам навстречу.

Я почему-то ожидал увидеть стереотипного, почти карикатурного еврея, с пейсами, пенсне и бородой, но вместо этого к нам вышел дородный, скорее даже, пухлый мужчина, гладко выбритый, в белом парике и синем камзоле с широким кружевным воротником, с которого свисал огромный золотой крест, больше подходящий православному батюшке. Толстые пальцы были усеяны золотыми перстнями, на тонком расшитом поясе, прячущемся где-то под свисающим брюхом, покоился кинжал-дага в украшенных ножнах.

— Рад приветствовать вас в своей конторе, месье! — пророкотал Исхак Леви.

Я приподнял шляпу в знак приветствия. Судя по всему, это был выкрест, или марран, крещёный еврей, с излишним рвением демонстрирующий свою новую веру. Фурнье скользнул к нему и шепнул несколько слов, которых я не расслышал, разглядывая внутреннее убранство конторы. В разных местах горели ровно семь свечей, своим мерцанием освещая кипы бумаг, сложенную парусину, огромные гроссбухи и прочее.