С большим трудом Флинну удалось вызнать у жены, пока та готовила завтрак, где хранятся маленькие коробки. Вызнать без лишних вопросов с ее стороны.
Элсбет вошла в столовую с тарелкой гренков и кувшином апельсинового сока.
— Никто не ест, — констатировала она.
— Я ем, — возразил Флинн.
— Твоя жизнь полна трупов, па, — говорил Рэнди, уставившись на свою тарелку. — Ты все время в них по самые бедра.
— Не все время, — возразил Флинн. — Я могу отойти в сторону, когда ем.
Сев за стол, Элсбет разгладила фартук.
— Хватит об этом.
— Уже молчим, — заверил ее Флинн.
— Такое случается, — она обвела взглядом детей. — Это ужасно. Трагедия. Шок для тех, кому не повезло, кто стал невольным свидетелем. Но почему так много людей, которым следовало спать, оказались в три часа ночи на кухне? Что это за сборища, о которых я ничего не знаю? Если б вы все крепко спали, то утром у вас не щемило бы сердце. Вы бодрствовали, вы все видели: судьба повернулась к вам спиной. Вы ничего не могли сделать тогда, ничего не можете сделать и сейчас. Если б самолет взорвался не над нашим домом, а где-нибудь в Индии или Огайо, вы бы услышали об этом по радио и сказали: «Какая трагедия! Прими их к себе, Господи», и обо всем забыли бы. Точно так же вы должны поступить и сейчас. Забыть. Эта ужасная катастрофа не имеет к вам ни малейшего отношения. Вам следует сосредоточиться на текущих делах.
— Аминь, — выдохнул Флинн.
— А теперь ешьте.
Дети придвинулись к столу. Тодд взял гренок.
Только Элсбет продолжала смотреть на свою пустую тарелку, хотя только что советовала детям забыть о трагедии.
— Кстати, о текущих делах, — нарушил затягивающуюся паузу Флинн. — У нас нет лишнего стекла для окна в кухне. Ни в подвале, ни в гараже.
— Стекло я достану, — ответила ему Элсбет. — На кухне холодно. Мы греем улицу.
— Дело в том, что к десяти утра запасы у местного стекольщика иссякнут, — добавил Флинн. — Если от взрыва разлетелось одно из наших окон, значит, в округе разбились сотни других.
— Я знаю, каково стоять в очереди.
— Ты не следуешь собственному совету, — мягко упрекнул ее Флинн.
— Я знаю. Извини. Требуется время, чтобы оценить его мудрость. Тем более когда надо следовать собственным советам.
— Ты не ешь, — заметила Дженни.
— Я перекусила на кухне.
— Френни, пока ты был во дворе, звонил комиссар.
— Рановато он проснулся.
— Сказал, что уже на работе. Хочет видеть тебя немедленно. Также звонил сержант Уилен. Комиссар уже связывался с ним. Он заедет за тобой. Появится с минуты на минуту.
— Комиссар мог бы позавтракать перед работой. К чему такая спешка?
— У тебя есть другие дела? — спросила Элсбет.
— Я хотел попросить Гроувера отвезти меня сперва в школу наших мальчиков.
— В школу Картрайта? Когда комиссар звонит тебе в семь утра и говорит, что ты ему нужен?
— Я хочу убедиться, что «Делу скрипки Рэнди» будет уделено должное внимание.
— «Загадочное исчезновение», — предложил свой вариант Тодд.
— «Скрипичное дело», — внес свою лепту Уинни.
— Украсть скрипку — это ужасно, — покачала головой Элсбет. — Все равно что похитить человека. Кто мог на такое пойти?
— Именно это я и намерен выяснить, — ответил Флинн.
— Ты говорил, что бостонская полиция не может ничего сделать, если только к ней не обратятся, — напомнил Тодд.
— Я и собираюсь переговорить с вашим директором. Как там его зовут, доктор…
— Джек, — ответил Тодд.
— Джек?
— Джек Лубелл.
— Вы зовете вашего директора Джеком?
— Некоторые называют его Динг-Донг.
— Сокращенно Динг, — добавил Рэнди.
— В частной школе, обучение в которой я оплачиваю сверх налогов, вы зовете директора Джеком?
— Или Динг-Донгом, — уточнила Дженни.
— Это демократия, па, — пояснил Рэнди. — Все равны.
— Если директор вам ровня, почему он директор?
— А не ученик? — добавила Элсбет.
— Вы ходите в частную школу в синих джинсах, чистых кроссовках…
— У них еще хорошие свитера, — вставила Элсбет.
— Вам по пятнадцать лет, вы не умеете завязывать галстук, не можете отличить один цветок от другого и вы зовете вашего директора Джеком?
— Или Динг-Донгом, — не унималась Дженни.
— Сейчас все так одеваются, — ответил Тодд. — И Джек просит называть его Джеком.
— Хорошо ли это? — задал Флинн риторический вопрос.