Далее мои мысли занял Тео Ванхузер. Не то чтобы мне очень уже недоставало его посещений — все же он был довольно странным малым. Меня задела миссис Ванхузер, которая бесцеремонно вклинилась в мою жизнь, решив, что он все же будет навещать меня, но намного реже. Уж лучше бы вовсе запретила ему сюда ходить. Теперь по ее милости я была вынуждена продолжать послеобедствовать, высматривая Тео с башни, вместо того чтобы спокойно наслаждаться чтением в библиотеке. Только теперь трехсполовинойминутничанья будет намного, намного больше, ведь Тео будет пропускать больше дней, а мне никто не удосужится сообщить, что ждать его не нужно. Следовательно, мне придется дольше дежурить у окна, причем большую часть времени впустую. Я проклинала Тео за то, что он вообще вошел в мою жизнь и так ее осложнил, но в то же время чувствовала, что скучаю по нему и хочу, чтобы он поскорее пришел. Снова и снова мне представлялась одна и та же картина: девственно-чистый снег и черный грач на нем.
Но моя бессонница объяснялась не только этим. Куда сильнее мои мысли были заняты не тем, что миссис Ванхузер сказала о сыне, а вскользьупоминанием о моих дяде и мачехе. Я размышляла о Тео, беспокоилась о Джайлсе, но все время в голове, как некое подводное течение, продолжали биться ее слова.
Конечно, я просто-напросто не сумею жить дальше, не узнав ничего о своих родителях. Я и раньше пыталась вытянуть хоть какие-нибудь сведения у миссис Граус, но она упорно молчала и уходила от ответа. «Мне известно только то, мисс Флоренс, что я вам уже рассказала. Ваша матушка покинула этот мир как раз тогда, когда вы в него явились, а ваш папенька погиб, утонул, когда перевернулась лодка. Так и умерли они оба с матушкой мастера Джайлса, когда мастер Джайлс был еще совсем малюткой», — неизменно повторяла она.
Как-то я попыталась зайти с другой стороны — начала расспрашивать ее о моей родословной. Меня якобы заинтересовало то, что у нас с Джайлсом была та же фамилия, что и у дядюшки, а значит, наш отец, судя по всему, приходился ему братом.
— Я и видела-то вашего дядю один-единственный раз, барышня, — неохотно и медленно отвечала экономка. Так обычно говорят, когда не то чтобы хотят увильнуть от неприятного разговора, а скорее всеми силами стараются избежать ошибки. — Было это в Нью-Йорке, когда он нанимал меня присматривать за этим домом и за вами с мастером Джайлсом. Вам тогда четыре годика было, вот и все, что мне известно. Мы не обсуждали с ним ваше фамильное древо.
Сейчас мне пришло в голову, что можно было бы узнать больше, если бы я могла написать дяде и обо всем расспросить напрямую: кто я? кем были мои родители? О, если бы все было так просто! Но дядя строго-настрого распорядился не учить меня грамоте и вряд ли порадовался бы, обнаружив в своей утренней почте письмо, написанное моей рукой.
Не имело никакого смысла вновь расспрашивать миссис Граус. У этой простой души все было написано на лице. Она походила на Джорджа Вашингтона тем, что, как и он, совсем не умела лгать. Если бы она что-то скрывала, я догадалась бы сразу. Она ничего не рассказала мне не потому, что не хотела, а потому, что не знала. Расспросы о моих отце и матери не принесли бы ничего нового, но моя любознательность могла насторожить экономку и заставить ее задуматься, к чему бы мне все это.
К чему мне все это? Мне и самой было непонятно. Все послеобеденное время я провела в башне, не читая, а размышляя об этом. Конечно, после бессонной ночи я клевала носом. Как только голова моя падала на грудь, я просыпалась и, как безумная, неслась вниз, на случай, если пропустила появление Тео, хотя и была более чем уверена, что сегодня он точно не появится. Я не могла рисковать. Мне хотелось, чтобы Тео был здесь, и, вернувшись в башню после очередного тщетнобеганья и очередной невстречи, я вообразила, будто он здесь, и представила, как мы сидим (я в шезлонге, он в капитанском кресле напротив) и обсуждаем мою проблему.