Корабль, окутанный пороховым дымом от ружейных выстрелов, медленно плыл по спокойному морю на приспущенных парусах.
Заботиться о сохранении курса было просто некому. Все матросы – даже те, которые были заняты на вахте, сражались с гвардейцами и офицерами.
Чаша весов долго колебалась посредине, поскольку явного перевеса не было ни у одной, ни у другой сторон.
Поначалу безоружные матросы уже обзавелись кто мушкетом, кто саблей, кто кинжалом. Те же, кому не досталось ничего дрались голыми руками.
Время от времени, раздавался громкий крик, и пораженный пулей или ударом клинка падал за борт.
Шансов на спасение у тех, кто угодил в воду, будучи только раненым, не было никаких – во-первых, потому что никто не собирался возвращаться и подбирать тонущих, а, во-вторых, по той простой причине, что море здесь буквально кишело акулами.
Почувствовав в воде запах крови, вокруг фрегата «Эксепсьон» собралась целая стая зубастых хищниц, которые приходили в еще большее возбуждение, раз за разом получая окровавленную добычу.
Между высокими спинными плавниками, рассекавшими волны возле корабля, бурлила розовая вода, мелькали лишь обрывки одежды и ошметки человеческого мяса.
Акулам было чем здесь поживиться.
Их острые, как бритва, зубы крошили даже стальные доспехи, которые были на упавших за борт гвардейцах.
Наконец, матросам, штурмовавшим капитанский мостик, удалось оттеснить еще остававшихся в живых корабельных офицеров и гвардейцев с мушкетами во внутреннее помещение на корме.
На самом капитанском мостике корчились раненые, и валялись вповалку убитые.
Матросов среди них было, конечно, больше, чем офицеров и солдат, но бунтовщики также нанесли врагу немалый урон.
Несколько офицеров с пробитыми головами лежали под нок-мачтой. Рука Жоффруа была тем карающим мечом господним, который послал на них смерть.
Оружием, которым пользовался этот широкоплечий здоровяк, были обыкновенные пушечные ядра.
Схватка шла на подступах к капитанской каюте и офицерской кают-компании.
Офицеры, отбиваясь шпагами от восставших матросов, медленно отступали назад.
До Фьоры, в страхе запершейся в своей каюте, доносились отчаянные крики и вопли, звон шпаг и глухой стук о стены ружейных прикладов.
Несколько матросов, вооружившись мушкетами, размахивали ими словно палицами.
Из коридора доносился голос капитана Дюрасье:
– Не подпускайте их слишком близко!
Среди матросов, сражавшихся в первых рядах, был Лягушонок. В одной руке он держал пистолет, а другой кинжалом отбивался от нацеленных в него шпаг. Выстрелив в своего врага, он выскакивал на корму, хватал очередной заряженный пистолет из валявшейся на палубе кучи и снова бежал в гущу схватки.
Наконец, матросам удалось оттеснить офицеров во главе с капитаном Дюрасье к самым дверям кают-компании.
Шум боя заставил Фьору забиться в угол и в ужасе заткнуть уши руками. Рядом с ней тряслась от страха Леонарда.
– Господи Иисусе... – шептала она.– Спаси и сохрани нас... Спаси и сохрани... Прости нам прегрешения наши...
Офицеры, теснимые взбунтовавшимися матросами, бросились укрыться в кают-компании, едва сдерживая двери с обратной стороны. Несколько мгновений им удавалось противостоять напору снаружи, пока Лягушонок не сбегал за заряженным пистолетом.
После его выстрела пуля пробила дверь и наповал убила одного из офицеров.
Матросы смогли сломить сопротивление противника и ввалились в кают-компанию.
Сражение продолжалось здесь вокруг стола, на котором по-прежнему стояли неубранные столовые приборы.
Заряженного огнестрельного оружия уже не было ни у матросов, ни у офицеров. Поэтому схватка шла врукопашную.
В такой драке крепкие и рослые матросы вроде Жоффруа имели несомненное преимущество.
Сам Жоффруа схватил тщедушного офицерика, бесполезно размахивавшего у него перед носом шпагой, и, подняв над головой словно тряпичную куклу, швырнул через стол.
Рядом с ним орудовал кинжалом Лягушонок, а чуть подальше, размахивая саблей, теснил к стене капитана Дюрасье испанец Гарсия.
Однако, справиться с капитаном было не так-то легко. Мессир Дюрасье был искусным фехтовальщиком и вполне мог справиться даже с двумя нападавшими. Тем более, если это были прежде не державшие в руках шпаги матросы.
Тем временем, нескольких офицеров, сражавшихся рядом с капитаном Дюрасье, обезоружили и потащили на палубу.
Самому мессиру Дюрасье удалось выскочить на задний кормовой мостик. Но отсюда был только один путь – вниз.
Обернувшись, капитан фрегата увидел направленный на него пистолет и шпагу.
Это были Лягушонок и темнокожий горе-повар Бамако.
– Капитан, вы в наших руках,– тяжело дыша, проговорил Лягушонок.
– Сдавайтесь,– добавил Бамако.– А не то я сейчас проткну вас насквозь, и мы узнаем, какого цвета у вас кровь – голубая или красная.
Сжав губы, капитан Дюрасье надменно посмотрел на своих врагов, но лишних движений делать не стал. Сопротивление было бесполезно, но, чтобы выразить свое презрение к противнику, Дюрасье сломал о колено свою шпагу и бросил обломки под ноги Лягушонку.
Остальные офицеры, которые еще продолжали сражаться, увидев, что их капитан сдался, сложили оружие. Их тут же схватили за камзолы, прижимая к стенам. Лягушонок скомандовал:
– Всех в трюм.
Гарсия, вытирая кровь со своей шпаги, мрачно спросил:
– Может, лучше за борт? Что толку от офицеров? Но Лягушонок стоял на своем.
– Нет,– решительно сказал он.– Мы не такие, как они. К тому же пусть узнают, что это такое.
Восставшие матросы с радостными криками потащили офицеров в трюм, где прежде сидели одноногий пират, Лягушонок и Бамако.
Овладев офицерской кают-компанией, матросы бросились в соседние каюты, чтобы выкурить оттуда тех, кто прятался по углам.
Кое-где в их руки попадался забившийся под кровать надсмотрщик, а еще пару солдат, встретивших бунтовщиков выстрелами из мушкетов, разъяренные матросы прикончили на месте.
Наконец, возбужденная толпа остановилась перед большой резной дверью, которая оказалась заперта.
– Эй, Жоффруа,– раздались крики из толпы,– здесь нужна твоя голова!
Матросы расступились, пропуская гиганта к двери. Разогнавшись, он пробил головой огромную дыру, и матросы услышали отчаянный женский крик.
Это была каюта, в которой прятались Фьора и Леонарда.
Еще несколькими ударами кулаков Жоффруа разнес дверь в щепки, и разъяренные матросы ввалились в каюту.
– Убирайтесь прочь! – закричала, размахивая руками, Леонарда.
Грубо сплюнув через выбитый зуб, испанец Гарсия утерся рукавом парусиновой робы и воскликнул:
– А ну-ка в сторону, старуха! Я уже забыл, как пахнет женское тело!
Грубо гогоча, матросы бросились на женщин. Леонарду отшвырнули в сторону, а Фьору, которая кричала от ужаса, закрыв лицо руками, повалили на постель с громкими криками.
– Я – первый!
– Нет, я!..
– А ну, отойдите!
Гарсия забрался на Фьору и, отшвырнув в сторону шпагу, принялся жадно обнимать ее.
Тем, кому не удалось добраться до Фьоры, сгодилась и Леонарда.
Несколько грязных матросов с потными, закопченными лицами ухватили старую служанку за руки и потащили упирающуюся Леонарду к двери.
Один из матросов, зацепившись за попавшийся на пути дубовый табурет, растянулся на полу, увлекая за собой остальных.
Двое матросов держали Леонарду за руки, а коротышка в рваной рубахе тут же развязал пояс и спустил штаны.
– Спокойно, старушка! – хрипло заорал он.– Ты еще кое на что сгодишься!
Он набросился на Леонарду и принялся задирать ее многочисленные пышные юбки.
– Да где же у тебя это? Надо же столько одеть на себя!.. Эй, братцы, помогите!
Пока разъяренные после боя матросы пытались насиловать Леонарду, Гарсия на пару со своим приятелем склонились над Фьорой.