В кабинете Ласло дворецкий появился в синей джинсовой куртке и кричаще-белых брюках. Чем-то он напоминал моряка-яхтсмена, сошедшего на берег в сомбреро, поля которого прикрывали от посторонних взглядов верхнюю часть его лица, включая и глаза.
– Сеньора всегда вела себя исключительно корректно. Это заявление мажордом сделал буквально с порога, только-только усевшись в глубокое кресло и выслушав первый вопрос собеседника.
– Она никогда не выходила из себя, не теряла душевного равновесия. Я ни разу не слышал от нее хотя бы слова на повышенных тонах. Она всегда говорила ровно и очень спокойно.
Ласло, несколько сбитый с толку таким заявлением, не сдержался и воскликнул:
– Она что, была растением, а не живой женщиной? Вы лучше скажите, были ли у сеньоры поводы на что-нибудь жаловаться.
Хоакин, которому, по всей видимости, было свойственно несколько иное чувство юмора, чем адвокату, с сомнением покачал головой:
– Не знаю, были ли у нее причины жаловаться, но жалоб с ее стороны не поступало. За это я ручаюсь.
Ласло, которого уже стало разбирать любопытство – чисто человеческое, а не служебное, – продолжал свои настырные расспросы:
– Если в ваших интересах помочь хозяину, то постарайтесь проявить больше готовности к общению. Расскажите мне, как они жили. Например, что они делали вместе, а что в поведении мужа не нравилось его супруге. Я просто не верю, что вы ни разу не были свидетелем каких-нибудь разногласий и споров или даже ссор между ними… А ребенок? – спросил Ласло, вспомнив о столь важном факторе в отношениях любой пары. – В конце концов, мать должна была беспокоиться о своем ребенке, заботиться о нем.
Хоакин спокойно выслушал эмоциональные слова Ласло и, прежде чем ответить на его вопросы, на некоторое время задумался. Адвокат приписал эту паузу ограниченным умственным способностям дворецкого или же не слишком развитой функции сознания, а именно памяти. Впрочем, Хоакину вновь удалось легко опровергнуть то мнение, которое могло первоначально сложиться у собеседника. Проявляя как чудеса памяти, так и недюжинные способности к анализу и обобщению, он стал в подробностях описывать совместную жизнь супругов:
– Мой хозяин познакомился с этой женщиной в Доме игры, – сказал он, взвешивая каждое слово.
Ласло понял это так, что актера и его избранницу объединила страсть к азартным играм. Но Хоакин, как всегда, сумел мгновенно опровергнуть поспешный вывод.
– Вы меня неправильно поняли, – сказал он. – Я сказал: не в игорном доме, а в Доме игры.
Венгру не пришелся по душе стиль изложения Хоакина, который все время изъяснялся какими-то загадками. Его адвокатская душа требовала большей ясности и определенности в терминах.
– Понимаете, это такое особенное место, куда приходят играть, но играть не в том смысле, который вы вкладываете в это слово. Речь идет не о тех играх, какие всем нам известны. Это своего рода частный клуб, куда принимают далеко не каждого. Лично я так и не смог стать его членом, поскольку мне этого просто не позволили. И речь тут идет не о финансовой состоятельности претендента: там ценятся другие добродетели, а престиж человека оценивается совсем не так, как в обычном светском обществе.