Хоакин, углубившийся в свои воспоминания, продолжал говорить увлеченно, как никогда раньше. Легкость, с которой лились его слова, убежденность в своей правоте делали его рассказ не просто правдоподобным, а заслуживающим полного доверия. Из слов мажордома Ласло узнал, что начиная с того времени актер стал часто летать в Англию – в страну, где жила женщина, которой было суждено стать его единственной законной супругой.
Из очередной такой поездки он приехал уже не один. Мексиканские друзья актера не раз высказывали неудовольствие его браком – неожиданным и, главное, заключенным втайне от всех. Впрочем, перед лицом реальности они были вынуждены смириться с новым статусом известнейшего в стране артиста. Примерно в то же время продюсерская фирма затеяла судебное дело с целью получить полный и всеобъемлющий контроль над экранным и сценическим образом актера. По замыслу продюсеров, они приобретали исключительные права на этот бренд. Вот тогда Ласло и предложили выступить на стороне мексиканской звезды и попытаться отстоять его право на собственную личность и на использование своих актерских навыков, в частности, для получения прибыли. В конце концов дело удалось выиграть, и Ласло стал личным адвокатом актера. Рассказ Хоакина полностью соответствовал его собственным воспоминаниям. Сеньора действительно приехала в Сересас в то самое время, когда адвокат готовился подписать долговременный контракт с актером.
Они ехали уже больше двух часов. Мимо проносились то небольшие поселки, состоящие из полуразвалившихся домов, то унылые, почти пустынные пейзажи. Небо висело над ними так низко, что, казалось, придавливало своей массой жителей тесно застроенной высотными домами столицы, не привыкших к столь длительному перемещению в пространстве. Антонио, погруженный в свои размышления, за все время дороги не проронил ни слова. Ласло иногда отвлекался от собственных мыслей и искоса посматривал на своего пассажира.
Антонио выглядел бодрым и даже веселым. Он с интересом смотрел в окно машины и вроде бы ничуть не беспокоился по поводу предстоящей встречи с Хоакином. Казалось, он совсем забыл о клятве на крови, которую дал, когда в последний раз приезжал на виллу. Не было в его глазах ни страха, ни даже чего-либо похожего на грусть, вполне оправданную перед посещением любимого дома отца.
– Скоро приедем, – нарушил молчание Ласло, – осталось проехать буквально две деревни. Ну что, ты не передумал?
Антонио, уставший от навязчивой заботы адвоката, даже не удостоил его ответом. Он лишь отрицательно покачал головой, из чего венгр сделал вывод, что по крайней мере ехали они в такую даль не зря и ему не придется разворачивать машину на подъезде к поместью.
Рождение сына стало важнейшим событием в жизни актера – Ласло прекрасно это помнил. Антонио родился через несколько месяцев после приезда англичанки в Сересас. Он был недоношенный, весил очень мало и в первую же неделю жизни подхватил желтуху, которая надолго окрасила все его тельце в морковный цвет. Узнав, что у него родился наследник, актер был вне себя от счастья. На этот раз он не скрывал своих чувств ни от кого.
За очередным поворотом Ласло притормозил, и машина свернула с шоссе на второстепенную дорогу. Уже стемнело, но поместье можно было найти, даже не зная пути: над виллой поднималась заметная издалека шапка света, обозначавшая местонахождение величественного здания, которое было возведено по распоряжению актера в нескольких километрах от поселка.
Сама вилла чем-то напоминала кладбище. Белоснежные фасады и сверкающий мрамор в саду, окруженном шеренгами кипарисов, создавали ощущение умиротворенности и покоя – сродни тому, что люди испытывают на ухоженном кладбище среди выложенных ровными рядами могильных плит. Весь этот ансамбль совершенно не вписывался ни в окружающий пейзаж, ни в сельскую атмосферу, характерную для данной местности. Поместье со дня своего основания было маленьким мирком, надежно огражденным от окружающей его полупустынной золотистой равнины. Еще одна экстравагантная выходка старого актера, подумал Ласло, в котором время от времени поднимал голос европеец, не склонный к пышности и готовый восстать против любых безвкусных проявлений кричащей роскоши. «Лично я никогда не построил бы себе такой мавзолей», – мысленно повторял он, прекрасно осознавая, что в нем говорит адвокат, привыкший смешивать желаемое и обязательное к исполнению.