Пиноккио с толком использовал свою привлекательность и снискал неслыханный успех у женщин. Они слетались как мухи на мед, как птицы на места гнездовья. Они осаждали его без устали – романтически настроенные и просто жаждавшие удовольствий. Сам же он не упускал случая воспользоваться их благосклонностью, а мысленно все пытался решить, чему посвятить себя: писательскому ремеслу или же героической армейской службе. Обе эти профессии влекли его с равной силой – как некогда манил к себе деревянную куклу огонь, поражавший длинноносого мальчика своей разрушительной колдовской силой.
Да, Марк, этот человечек хотел успеть добиться в жизни очень многого. Он буквально разрывался между множеством дел и занятий. По утрам запирался в лаборатории, где проводил долгие часы со всякими колбами, реактивами и приборами. По вечерам ходил в театр, в оперу и в кафе. Несколько раз он даже участвовал в экзальтированных собраниях патриотов-националистов и спел с ними не одну патриотическую песню. Его чистый, почти мальчишеский голос приводил в восторг мужественных офицеров, героических защитников родины. В общем, наш знакомый был просто образцом привлекательности и воплощением всех доступных простому смертному человеческих добродетелей. Он тебе, случайно, никого не напоминает? По мне, так это просто вылитый я.
Ладно, на сегодня хватит. Если я не получу от тебя ответа, то ты не узнаешь, чем закончилась вся эта история. Честно говоря, я уже устал писать в пустоту.
Пол интерпретировал довольно резкую заключительную часть письма как следствие компульсивной нервозности его автора. Антонио сгорал от нетерпения, не понимая, почему Марк не отвечает на его письма. Тем не менее, прочитай адресат эти послания, и его хрупкое психологическое равновесие было бы нарушено еще раньше, а последствия этого были бы столь же трагичными. Пол все больше убеждался в том, что эти письма были написаны с одной лишь целью – убить адресата, то есть заставить его сделать непоправимый шаг. Никакого другого объяснения столь странному и специфическому изменению интонации писем Пол не находил. Их неплохо просчитанное, нервирующее воздействие не могло не отразиться на Марке, человеке в общем-то нездоровом, самым неблагоприятным образом.
Третье письмо отличалось еще большей злобой и едкостью стиля. Судя по почерку, автор послания изливал свои ядовитые мысли на бумаге с еще большим рвением, чем прежде.
Ты, значит, все молчишь, разыгрываешь из себя глухонемого или вовсе покойника, ну и что – ты своего не добьешься. Мне на твои игры в молчанку наплевать. Я прекрасно знаю, что ты вовсе не хочешь, чтобы я замолчал именно сейчас, когда тебе предстоит узнать самое главное в истории ожившей деревянной куклы. Нет, я, конечно, мог бы прервать свой рассказ на этом месте, но ты меня никогда не простишь. Тебе эта история интересна не меньше, чем мне, а может быть, даже больше. Ты наверняка так же, как и я, хотел бы поцеловать этот череп и заставить его самого рассказать нам о тех успехах, которых он добился в жизни, о пережитых им приключениях, о женщинах, которыми он обладал, когда его кости были покрыты мягкой плотью, а плутоватая улыбка на губах сводила с ума множество представительниц женского пола, вплоть до старух. Нет, ничто из того, что происходит с нами, не сможет изменить его поступков. Жизнь, прожитая нашим знакомым, останется его жизнью. Мы ничего не можем ни изменить, ни даже представить себе, какие именно события были в этой жизни самыми главными.
Синьор Пиноккио, выпускник университета, доктор химических наук, тайно мечтал выступать на сцене. Обретенная им смертность истребила в нем изначальную актерскую сущность. Сухое дерево его души вспыхнуло как спичка в отражениях зеркал гримерных самых известных актрис. Именно туда устремлял он свой взгляд охотника и победителя. Именно благодаря своим актерским способностям он узнавал величайшие секреты современной ему политики. В постели ему не было равных, и он, как принц эпохи Возрождения, врывался в спальни жен всех каудильо своей эпохи. Женщины говорили с ним о жизни, о смерти, о тех, кто должен был прийти, и о тех, кто уже был осужден и приговорен. Шпионы, герои, воры и бродяги обнажались под балдахинами кроватей актрис – повелительниц сцены, которые сами подчинялись лишь воле своего единственного короля.