И все же, что могли рассказать ему призраки солдат, когда-то давно утонувших там, в холодных водах пролива Ла-Манш? А ведь, между прочим, череп, что купили они на Гаити, также когда-то принадлежал человеку, чье тело после смерти было предано не земле, а воде. Море отторгло его и выбросило на берег, как мертвые водоросли, как гладкие, обточенные водой камни, под которыми прячутся от полуденного солнца крабы, обитающие на южном побережье Англии.
Федерико готов был спрашивать совета у кого угодно, даже обратиться к астрологу, если бы верил, что звезды могут дать ему ответ на вопрос, как выбраться из того безнадежного положения, в которое он сам себя поставил. В секте, куда он вступил, рассчитывая обрести ключ к тайне, он оказался на положении изгоя, преданный неизвестно кем и непонятно по какой причине. Сразу же после кошмарного допроса в палаццо он направился в дом Винченцо де Лукки и его дочери Коломбины с твердым намерением потребовать объяснений: с какой стати ему пришлось выслушивать угрозы в свой адрес, основанием для которых могли стать лишь сведения, которыми он доверительно поделился со старым актером и его юной дочерью?
Войдя в гостиную, он увидел актера, лежащего на диване – на том самом месте, где он ждал его во время их первой встречи. Федерико тотчас же вспомнил страх, испытанный в тот день, а также подозрительность и суровые слова, которыми его встретил Винченцо. На этот раз все было иначе: старик даже не привстал с дивана и молча, одним лишь неопределенным жестом предложил Федерико сесть в кресло, стоявшее у камина. Его дочери в гостиной не было, она не появилась и в течение всего разговора.
Федерико потребовал объяснений: он хотел знать, откуда добрым братьям стало известно про череп и в особенности – почему они связывали смерть отца Антонио с теми поисками, которые Федерико вел здесь, в Италии. Винченцо не смог или же не захотел дать внятного ответа. Он поклялся своей маской влюбленного Арлекина, что никогда и никому не рассказывал о черепе и более того, несмотря на всю симпатию, которую он испытывал к Федерико, эти поиски казались ему откровенным ребячеством и совершенно неразумной тратой времени. В общем, эту, с позволения сказать, тайну он не то что не собирался никому выдавать, но вообще не считал достойной внимания.
Федерико почувствовал, что актер просто хочет избавиться от его нежелательного и раздражающего присутствия, но в тот день инстинкт самосохранения взял верх над хорошими манерами, которыми был известен университетский преподаватель. Федерико встал с кресла и решительно подошел к книжному шкафу, где на полке, как он прекрасно знал, старый актер хранил ту самую маску, которой поклялся несколько минут назад. Вынув маску из ящика, Федерико помахал ею перед лицом лежавшего на диване Винченцо. Тот напрягся, но не сказал ни слова.
Вне себя от злости, Федерико сквозь зубы заверил актера, что сожжет маску прямо у него на глазах, если не получит ясного ответа. Может быть, пламя, в котором сгорит эта маска, сможет объяснить, почему останки скончавшихся актеров являются такой огромной ценностью для некоторых тайных обществ. Этой угрозы хватило на то, чтобы вывести Винченцо из состояния внешнего безразличия ко всему происходящему. Он не поленился встать с дивана и постарался занять позицию между Федерико и камином, чтобы по мере возможности помешать сжиганию легендарной маски, в которой он блистал на сцене в молодые годы.
– Не вздумай! Только не это! Умоляю! Что же ты за человек такой? Неужели ты способен уничтожить то, что так дорого твоему ближнему?
Федерико в ярости оттолкнул Винченцо и, взяв черную маску за кончик ленточки, поднес ее вплотную к огню.
– Я долго терпел, вы играли со мной как хотели, и я этому не препятствовал. Хватит, теперь ситуация изменилась. Я вступил в орден и, как один из карбонариев, имею кое-какие права, например право играть в вашу же игру и даже, может быть, иногда что-то выигрывать. Единственное, чего я хочу, – вступить в игру на тех же условиях, на которых играете вы. Я хочу знать, что вам известно обо мне, и то, чего я о вас не знаю.
Маска тем временем начала дымиться, а край ее левого глаза даже обуглился. Еще немного – и она вспыхнула бы как спичка. Винченцо театральным жестом поднял руку к голове и прижал ее к левому виску, давая понять, как сильно он страдает от головной боли. В следующую секунду он закачался и, словно потеряв сознание, рухнул на пол, где для пущего драматизма немного, но эффектно постонал, а затем затих. Федерико отвел маску от огня и лениво поаплодировал представлению: