Мы со Специ часто разговаривали, продолжая работу над книгой. Я скучал по Италии, но в Мэне было спокойно и прекрасно работалось, благодаря постоянному ненастью, туману и холодам. (Я начинал понимать, почему Италия рождала художников, а Англия — писателей.) В нашем поселке на Роунд-Понд было пятьсот пятьдесят жителей, и он словно сошел с литографий Каррьера и Ивса: белая церковь с колокольней, горстка обшитых вагонкой домиков, универсальный магазин и гавань с лодками ловцов устриц, окруженная дубравой и белыми соснами. Зимой поселок покрывался блестящим снежным ковром, а над океаном курился пар. Преступности здесь не существовало, и мало кто утруждался запереть свой дом, даже уезжая в отпуск. Ежегодный «бобовый ужин» в местном «Гранде» попадал на первую страницу газет. «Большой город», лежавший в двенадцати милях от нас, назывался Дамарискотта и имел население 2000 человек.
Перемена вызвала немалый культурный шок.
Работу над книгой мы продолжали, пользуясь электронной почтой и телефоном. Писал в основном Специ, а я читал и комментировал его работу, вставляя порой главки на своем жалком итальянском, которые Специ приходилось переписывать (по-итальянски я пишу, мягко говоря, на уровне пятиклассника). Дополнительный материал я записывал на английском, а Андреа Карло Каппи, переводчик моих романов, с которым мы крепко сдружились за годы, проведенные мной в Италии, любезно переводил их. Мы со Специ регулярно вели разговоры, и работа над книгой продвигалась отлично.
Утром 19 ноября 2004 года я вошел в свою писательскую хижину и, включив автоответчик, услышал экстренное сообщение от Марио. Случилось чрезвычайное происшествие!
Глава 42
— Polizia! Perquisizione! Полиция! Обыск!
В 6:15 утра 18 ноября 2004 года Марио Специ разбудили звонок в дверь и шум, поднятый полицейскими детективами, требовавшими, чтобы их впустили в дом. Первой отчетливой мыслью, осенившей поднятого с постели Марио, было спрятать дискету, на которой хранилась наша книга. Вскочив, он бросился по лесенке в свой чердачный кабинет, рывком открыл пластмассовую коробочку с дискетами для своего древнего компьютера, вынул одну, с этикеткой «Монстр» на английском, и сунул ее под резинку трусов.
Когда он вышел к входной двери, полицейские уже тянулись в прихожую. Казалось, им не будет конца: три… четыре… пять. Всего Специ насчитал семерых. Большинство из них были толстяками, а в куртках из серой и коричневой кожи они казались еще более громоздкими. Старшим был Грейбед, командир из команды ГИДЕС. Остальные — карабинеры и полицейские. Командир сухо поздоровался со Специ и сунул ему лист бумаги.
«Procura della Repubblica presso il Tribunale di Perugia», значилось на нем, — «офис государственного обвинителя трибунала Перуджи» и ниже: «Ордер на обыск, информирует и гарантирует обвиняемому право на защиту». Ордер поступил прямо из конторы государственного обвинителя Перуджи, Джулиано Миньини.
«Вышеозначенное лицо, — гласил документ, — отныне находится под официальным следствием за совершение следующих преступлений: А), В), С), D)…» Список доходил до литеры R. Девятнадцать преступлений, ни одно не названо конкретно.
— Что это за преступления А, В, С и так далее? — спросил Специ у главного.
— Слишком долго объяснять, — ответил Грейбед.
Специ не полагалось знать, что это за преступления, — они были тайной следствия.
Специ, не веря своим глазам, читал обоснование обыска. В ордере говорилось, что он «проявил странный и подозрительный интерес к перуджийской ветви следствия» и «приложил значительные усилия, пытаясь опорочить следствие посредством телевидения». Это, как он понимал, относилось к программе «Кто это видел?» от 14 мая, в которой профессор Интрона напрочь выбил почву из-под ног следователей, разыскивавших секту сатанистов, а Специ выставил напоказ дверной упор, заодно выставив дураком главного инспектора Джуттари.
Ордер уполномочивал обыскать дом, а также лиц, «присутствующих или приходящих», для обнаружения предметов, которые могут иметь отношение к делу Монстра, хотя бы косвенное. «Имеются серьезные основания полагать, что таковые предметы могут находиться во владениях указанного лица или на самом лице».
Специ, прочтя эти слова, похолодел. Значит, они могут устроить личный обыск. Он почувствовал, как врезаются в кожу углы пластмассовой дискеты.
Между тем жена Специ, Мириам, и его двадцатилетняя дочь, Элеонора, стояли в гостиной, одетые в купальные халаты, в тревоге и смятении.