- Вот и проговорились!
- Ничего подобного.
- А звание-то у вас какое, господин Людвиг?
- Советник Второго Ранга.
- Тьфу! Я настоящее спрашиваю!
- Поскольку в настоящий момент я никоим образом не нахожусь на действительной военной службе, именно это звание является самым настоящим.
- Ага. Это вы в университете научились летать на этом вашем агрегате и сбивать по восемь самолетов за вылет.
- Нет, этому меня научили в Третьей Высшей Школе ВВС, по спецкурсу.
- Это в каком году?
- Немного позже вас, но не думаю, чтобы у нас с вами были общие знакомые. Кроме того, - моего имени нет в официальных списках.
- Но за Отечество-то вы малость полетали?
- И это спрашивает командир "крыла"! И вы можете себе представить сухопутного летунца, будь он хоть семи пядей, садящимся на ваш ипподром?
- А-а-а… Ну тогда хоть что-то начинает проясняться! Слава богу.
- Но это же очевидно! Именно поэтому послали меня, а не кого-нибудь похлеще. Только прослужил я недолго…
- Что так?
- Ну, официальным поводом было то, что я как-то невзначай придумал новый способ применения одного распространенного вида оружия, и поэтому был отозван именно на этот предмет…
- Так это вашими стараниями мы получаем все эти высокомудрые инструкции?
- Нет, что вы. У меня нет никакого литературного таланта, огранка всех этих военнолитературных бриллиантов - не моя стезя, я рудокоп и добываю алмазы. Но сдается мне, что это был только предлог: я ж никуда не вписывался! Под конец они сами настолько запутались с этим экспериментом, что и не рады были, даже при самом высоком бюрократическом покровительстве. В восемнадцать лет! Сержант!! Пилотирует сверхзвуковой истребитель!!! На авианосце!!!!! Представляете себе этот ужас?
И Дубтах нервно облизал губы, сам напугавшись обрисованной картины.
- Да- а… Аж холодный пот…
- Так что коленом под зад - на гражданку, и с тех пор, со всеми удобствами, - вольнонаемным. Только вот нанимают почему-то по большей части разные силовые ведомства… А тогда мой старик еще шутил, что я своим присутствием нарушил как минимум двести тридцать три пункта в сорока пяти параграфах разных наистрожайших инструкций… Хотя, с другой стороны, какая ж это шутка?
- А старик…
- Он у меня фермер. Богатый скотовод из Тынгу. Ага. Вот вы со скольких лет летаете?
- С… с…
- А я - если не с пяти, так уж с шести - точно.
Тут последние препоны, не выдержав напора превосходящей нечистой силы, рухнули, и Дубтах ну, - ф-фсе рассказал: про то, как в возрасте полутора лет забрался в любимый папашин "Вэнд- 200" и запустил двигатель; про то, как в пятилетнем возрасте сдал родителю экзамен по матчасти и пилотажу; про то, как год спустя на оружии (Боги… что я несу!) поклялся папане : "В воздухе - не баловаться. Про то, как свято эту клятву соблюдал в своих, - с этого момента - вполне самостоятельных, - полетах. Брехня ложилась на эпическое полотно его начисто выдуманной жизни широкими, свободными, мастерскими мазками, образуя тончайшие оттенки и детали сочных, тонко подмеченных, достовернейших подробностей, выдуманных прямо на ходу. Лилась из него легко, свободно и безболезненно, как некая жидкость при холере. Брехня била из него пышными, подобными страусиным перьям, струями, как вода из старинного фонтана. Ой-й, - думал он, - да что ж это я делаю- та? Зачем несу всю эту кошмарную ахинею явно хорошему человеку? Но кто способен бороться с вдохновением? А это, что ни говори, было именно вдохновение. Тут он собрал оставшиеся силы и честно прикусил виртуозно ускользающий язык.
- Да, - потрясенно сказал Бригадир, - а на каком пароходе вы служили?
- Боюсь, - Дубтах грустно покачал головой, - я и так рассказал уже слишком много… Я думаю, что такого рода случай вам, при ваших знакомствах, будет не так уж сложно вычислить.
- Не сказать, чтобы я вам поверил так уж безоговорочно…
- Вот тебе! Впрочем, - и слава богу!
- … но дело обстоит таким образом, что ваше вмешательство избавило нас от множества неприятностей. Компьютер утверждает, что без вашего вмешательства наши потери составили бы не восемь, а от тринадцати и до пятнадцати машин даже при самых оптимальных действиях личного состава. Кроме того, - существует и катастрофический вариант, практически сводящийся к гибели всего полукрыла… Вы представляете себе?! В мирное время! З- за этих… А!
- Так вот, - продолжил он, с поразительной скоростью вернув прежнее душевное равновесие, - я просто обязан послать на вас соответствующее представление. Это, как минимум, Золотой Дубовый Лист вместе с положенной кавалеру, в мирное время, солидной денежной премией. И соответствующие постоянные льготы и выплаты.
- Не худо бы. Но это, как раз, не сложно: просто- напросто посылаете представление по своему начальству, на некоего пилота, временно прикомандированного к этому кораблю в период известных событий, а они уж передадут по адресу … - ежели не шутите, конечно.
- Какое там! Вы когда летите?
- Завтра утром собирался, а что?
- И не думайте! У вас… У вас в машине неполадки. Среди моих людей есть три-четыре, которые устроят мне "темную", если вас завтра не будет, соответственно, на завтраке в Синей кают-компании.
Наутро, собравшись перед безукоризненно столом (Дубтах выпросил себе во временное пользование парадный мундир без знаков различия, отпарил его, отутюжил, и получилось очень даже да) первым делом помянули погибших:
- Мы - бесполезный народ, - заявил, стоя с бокалом, Бригадир и, не обращая внимания на глухой ропот недовольства, продолжил, - более того, мы народ попросту вредный. Мы жжем дорогое горючее, гробим дорогие машины, треплем форму и казенные ботинки и при этом не сеем, не строим, не шьем и не лечим. На нас уходят бешеные деньжищи, хотя войны никакой нет и, слава богу, в самое ближайшее время не предвидится. Почему же нас, однажды взявшись - да не разгонят? Почему? Да только потому, что время от времени находятся те, кто сразу и с лихвой оплачивают все наши долги за все, и ни один крахобор не скажет, что ему за его деньги недодали… Потому что тогда уже мы спросим его, во сколько серебрянников, сухих пайков и комплектов одежки оценивает он свою собственную шкуру. Так выпьем же за четверых, что оплатили все наши долги…
Тут все выпили, но он продолжил:
- И не будем жалеть их, потому что они сами избрали себе род смерти на пути воинов. Будем по ним скучать, а потом - увидимся.
Было и еще несколько официальных выпивок, но Дубтах чувствовал: нечто назревает. И тогда поднялся его сосед справа и произнес:
- С-шс-са-а… Господа офицеры, позвольте мне представить вам моего соседа.
Все поднялись разом, хором отвечая на словесные формулировки соседа:
- Не хотим помнить лица его. Не хотим знать имени его. Потому что ведомы нам дела его, и по свету их узнаем его.
- Нас!
- Пятьдесят офицеров и один. Мы знаем друг друга и полагаемся.
- Хватит ли этого числа?
- Хватит, вполне.
- Мы!
- Мастера.
- Способны ли мы узнать Гроссмейстера, встретив его?
- Да, в любом облике, по сути его.
- Если в качестве Гроссмейстера я представлю вам этого человека, оспорите ли вы мои слова?
- Мы узнаем его, свидетельствуем это, и слов твоих не оспорим.
И только это он настроился было на торжественный лад, как его схватили пара десятков рук.
- На ковер его, на ковер!
- Кавалера - раз!
Он плавно взлетел в воздух, рискуя ушибиться о потолок, и плавно же был пойман.
- Командора - два!!
- Гроссмейстера - три!!!
- Господин сидящий по правую руку, - готов ли кубок?
- Непременно.
- Ого…
Справедливости ради надо сказать, что после венчальной пить его больше не принуждали. И уж совсем под занавес сосед справа взял его под локоток:
- Я Рохраннах… Вот вы скажите мне, не припоминаете ли некоего вислоуха из породы стамесконосых, с чьего хвоста вы столь изящно и своевременно сняли некий репей?
- Репей - отрывал, да, - чувствуя, что губы его деревенеют, с излишней четкостью проговорил он, - но стамеско… носыми там и н- не пахло. Всякому могут в хвост зайти, а вот так вот все время выскальзывать из прицела может не всякий, а не более, чем один из четырех самых-самых… Ис-счезающее искусство?
- Так это я был. Здорово, а?
- М-м-м…
- Двадцать два человека должны безусловно выполнить любую вашу волю, каждый - один раз.
- Двадцать три. - Отрывисто поправил Бригадир.
- Н-наде-юсь, что до этого не дой-дет… Н-негодяи, я же н-не пью!
И старательно, со всей сосредоточенностью уставился в пустую тарелку перед собой, тем не менее воспринимая в пассивном режиме разговор по левую руку от себя: