– А это не он? – Шуба тоже захрустела огурцом и закинула босые, поросшие лёгким пушком, ноги Севке на колени.
– Я думаю, нет. Вернее, я уверен, что это не он. – Севка коротко рассказал Шубе о своих сегодняшних похождениях.
Шуба слушала внимательно – она всегда интересовалась Севкиной жизнью, в том числе и работой, в то время как он выслушивал её рассказы о бестолковых учениках вполуха. У Шубы было высшее философское образование, и лишь однажды Фокин спросил её, отчего она с такими знаниями пошла работать инструктором по вождению.
– А где ещё философом быть? – усмехнулась Шуба в ответ. – Только на дороге с дурой-блондинкой за рулём, которая пришла на курсы не для того, чтобы научиться водить, а для того, чтобы пофлиртовать с загорелым мачо-инструктором. А тут я – рыжая и не мачо. Я им Ницше цитирую.
– А они? – захохотал Севка.
– А они тормозят газом, – вздохнула Шуба и добавила: – Нет, бывают, конечно, умные девушки, которые любят Ницше, но… они на курсы вождения почему-то не ходят.
…Закончив свой рассказ тем, что не дал Лаврухину на такси денег, Севка снова разлил по бокалам мартини и взял солёный огурец.
Пить мартини с солёными огурцами его научила Шуба лет десять назад. Это называлось у неё «демократизация», «оптимизация» и ещё как-то, Севка забыл…
– Как, говоришь, зовут жену банкира, которую убили? – Шуба сдёрнула ноги с Севкиных коленок и вскочила. – Жанна Говорухина?
– Говорухина Жанна Владимировна.
– Так я её знаю! Вернее, теперь уже получается – знала. – Шуба залезла с ногами на подоконник и закурила.
– Да ну? – удивился Севка, но тут же недоверчиво пояснил: – Ты не могла её знать, вы обитали в разных слоях атмосферы.
– Я её учила водить, – улыбнулась Шуба, показав белые крепкие зубы с маленькой щербинкой в верхнем ряду.
– Говорухина ходила на курсы вождения? – поперхнулся Севка.
– Нет, я занималась с ней в индивидуальном порядке. Увидела в газете объявление «Требуется инструктор по экстремальному вождению» и позвонила. Жанна предложила за несколько занятий приличные деньги, я согласилась. Да я же тебе рассказывала об этой истории! Это было месяца три назад, весной.
– Не помню, – признался Севка.
– Конечно, не помнишь, – усмехнулась Шуба, выпустив через нос тонкую струйку дыма. – Ты же меня никогда не слушаешь!
– Слушаю! – Севка подскочил к ней и схватил за коленки. Даже на них были веснушки – маленькие, солнечные и очень родные. Фокин чмокнул Шубу в эти веснушки. – Я слушаю, но всё забываю. Скажи, а на хрена Говорухиной понадобилось учиться экстремально водить?
– Странный ты, Фокин, – прищурилась Шуба. – Не могла же я её об этом спросить. Сам говоришь, мы обитали в разных слоях атмосферы!
– Ну да, – поскучнел Севка, забирая у Шубы сигарету.
Они всегда так курили – одну на двоих.
– Я, конечно, её ни о чём не спросила, но она сама мне сказала! – улыбнулась Шуба.
– Зараза ты, Шуба! Ну, говори быстрей…
– Жанна захотела участвовать в уличных гонках. Другими словами, стать стритрейсером.
– Ну, ни фига себе! По-моему, это занятие для чокнутой молодёжи, а не для жён банкиров.
– Ошибаешься. Это занятие для всех. Кстати, очень увлекательное. Я пару раз участвовала в таких гонках, мне понравилось. В городе есть несколько группировок, которые гоняют по ночам на машинах. Что-то типа клубов, или нет, скорее, просто тусовок. Иногда гонки проходят на классические четыреста два метра, но тогда соревнуются на загородной трассе и дорогу перекрывают. Но чаще, в черте города это просто гонялки с элементами городского ориентирования.
– Насколько я понимаю, в гонках побеждает тот, кто виртуознее и быстрее проходит маршрут по городским улицам?
– Да, сложность городских гонок состоит в том, что машины несутся не по специально оборудованной трассе, на которой перекрыто движение, а по обычной улице, где ездят машины и стоят гаишники. Нужно умудриться никого не угробить и не попасться гайцам, хотя у большинства таких гонщиков есть «волшебные» пропуска, при виде которых гайцы отдают честь и позволяют творить на дороге всё, что угодно.
– Гадкое занятие, – поморщился Севка. – Ненавижу пустой, глупый риск. В Чечню бы их на недельку, этих стритрейсеров, под снайперские пули и на заминированные дороги, чтобы поняли цену своей и чужой жизни.
– Зануда ты, – Шуба забрала у него сигарету, докурила и затушила бычок в пепельнице. – Людям нужен адреналин, иначе они начнут кидаться друг на друга. А ничто так не даёт насладиться опасностью, как неоправданный риск. Оправданный такого наслаждения не даёт. Оправданный риск вызывает страх, а это совсем другое.
– Философша, – усмехнулся Фокин, протягивая Шубе бокал мартини с солёным огурцом.
– Хочешь спросить, какая она была, Говорухина Жанна?
– Не хочу, но надо. Какая она была?
– Невысокая и некрасивая. Такая как я.
– Ты это… Зачем так говоришь? Ты очень даже ничего!
– Но был в ней характер, стержень и какой-то потрясающий шарм, – не обратила Шуба внимание на Севкины потуги сделать ей комплимент. – Конечно, с её возможностями нетрудно было хорошо одеваться и иметь всё самое лучшее, но всё же шарм – это то качество в женщине, которое только деньгами не обеспечишь. Для этого нужны воспитание, образование, самоирония, впрочем… никто не знает, что для этого нужно. В общем, Говорухина показалась мне интересной, приятной женщиной без зазнайства и самодурства, но привыкшей всегда добиваться своего. Через неделю она прекрасно водила: на большой скорости выполняла «полицейский разворот» и «змейку». Я дала ей всего шесть уроков, по три в неделю, хотя планировала убить на эти занятия месяц. Она заплатила всю сумму и горячо поблагодарила меня.
– Как ты думаешь, – Севка достал из кармана кольцо с топазом, – она могла носить такое кольцо?
Шуба покрутила в руках колечко и вернула его Севе.
– Вряд ли, – покачала она головой. – Говорухина предпочитала более изысканные и дорогие украшения.
– Вот и я говорю! – обрадовался Севка. – Это не её кольцо!
– Если только его не подарил ей молодой и не очень богатый любовник. Из уважения и любви к нему Жанна могла носить это кольцо.
– Точно, – опешил Сева. – Надо же, мне это даже в голову не пришло.
– У тебя мужская голова, Фокин, – потрепала его по волосам Шуба. – В ней мужские мозги, которые многого не понимают.
– Но кому же звонил тогда тот амбал, который стрелял в нас с Лаврухиным? Если хозяйка кольца – Жанна, зачем он его искал?
– Не знаю, – Шуба спрыгнула с подоконника и потянулась крепко сбитым, далеко не худеньким телом. – Одно скажу, Жанна не производила впечатление человека, который своим поведением мог заставить кого-то вспылить так, чтобы появилось желание треснуть её топором по башке. Она показалась мне сдержанной и утончённой.
– А муж?! Ты видела её мужа?!
– Нет, – усмехнулась Шуба, – в моих услугах он не нуждался, а Говорухина о своих семейных отношениях не распространялась.
– Ты прелесть, – Севка схватил её за руку и чмокнул в ладонь, где тоже поселились маленькие, едва заметные веснушки.
– Ну, наконец-то, я смогла быть тебе полезной!
– Ты часто очень полезная, очень, очень часто полезная… – зашептал Сева и полез к Шубе обниматься.
– Секса не будет, ты чеснок ел, – отрезала Шуба, высвобождаясь из его рук.
– Я ж его другим местом ел! – возмутился Севка.
– Причём здесь место? Секс – это полёт души!
– Тогда тем более чеснок не при чём!
– Пойдём, я постелю тебе на раскладном кресле, – сбавила обороты Шуба и с гордой спиной ушла в комнату.
Спать на раскладном кресле Фокин не любил. Раза два за ночь у кресла подламывались ножки, и Севка с грохотом падал на пол. Рефлекс, приобретённый в горячих точках заставлять его хвататься за пистолет. Однажды он даже пальнул спросонья, пробив в хлипкой двери дырку, но Шуба, отличавшаяся железным здоровьем и крепкими нервами, даже не проснулась. Только утром, увидев пулевое отверстие, она сказала, что ей снилась война с китайцами.