— Ты так странно молчишь, — слышу новую порцию игривой насмешки. Наверное, для него это что-то хорошо знакомое, известное, а не темная восьмиугольная комната с ловушками, в которые я наверняка попаду, как только открою рот и попытаюсь подыграть.
— Я просто представила… — говорю так тихо, что едва слышу собственный голос.
— Что же, Эльфенка?
Мне хочется кричать. Сорвать голос, рассказывая ему, что и как со мной делает его голос, особенно сейчас, когда нотки соблазна превратили обычно твердое «р» в хриплый полушепот, от которого я совершенно бессовестно раскидываю колени. Хочется выкричать из себя все: желание провести эту ночь с ним, несмотря на то, что мы — просто два голоса на разных концах несуществующего провода, и между нами никогда и ничего не было кроме полунамеков на флирт.
Мои ангелы стыдливо прикрыли глаза крыльями, но мне уже все равно.
— Представила, что сегодня случилось чудо — и мы можем быть вместе прямо сейчас. До самого утра.
«Как Ромео и Джульетта, но только мой любовник сбежит не от правосудия, а от беспощадного, убивающего иллюзии рассвета».
Я слышу мягкий вздох, в котором теряется одно едва слышное, по-мужски скупое:
— Да…
Как будто только что мы притронулись друг к другу, и это «да» было ответом на все непроизнесенные вопросы.
— Ты даже не представляешь, что бы я хотел сейчас с тобой сделать, — продолжает Андрей, и на этот раз я даже не пытаюсь подавить стон в ответ на откровенное признание.
— Расскажи мне, Фенек.
— Я не умею складывать слова в предложения так же красиво, как и ты, — смеется он, но даже этот смех и моя улыбка в ответ не в состоянии понизить градус нашего разговора.
— И это говорит мужчина с хорошо подвешенным языком, — говорю в ответ, вспоминая, как люблю слушать его эфиры, его шутки, которые моя Аномалия достает из ниоткуда, словно фокусник.
— Уверяю, маленькая, мой язык заставил бы тебя кричать, — и мрачная усмешка в унисон.
Я снова перекатываюсь на живот, чувствую себя кошкой, потому что в ответ на полунамеки и острые паузы мне хочется выгнуть спину и представить себя именно кошкой.
— Понятия не имею, что ты там делаешь, но мне точно нравятся эти шуршащие звуки постельного белья.
— Хорошо, что ты слышишь только эти звуки, — выдыхаю я и вовремя прикусываю губы, чтобы не развить диалог дальше. Мне все еще очень страшно, потому что я не знаю, что мне делать, как себя вести и насколько откровенной я могу — или должна? — быть.
— Я хочу слышать все. Например… — Он нарочно держит паузу, в которой я слышу чуть рваное дыхание. — Например, какие звуки ты издаешь, когда тебе хорошо, когда ты лежишь на спине с широко разведенными ногами.
— Ты бессердечный… — Это совсем не романтично, но это единственная связная мысль в моей наполненной взрослыми картинками голове.
— В чем ты сейчас, маленькая?
— В пижаме. — Окидываю себя взглядом: у меня простая хлопковая пижамка серого цвета с кошачьей аппликацией на груди и удобными карманами на штанах. — Я одета так, как одевается Синий Чулок в свою пустую кровать.
— Тогда разденься.
Это не просьба и даже не предложение — это приказ, который не предполагает обсуждения. И я, словно совсем поехавшая, быстро выскальзываю из всего. В квартире прохладно. Воздух скользи по горячей коже, соски болят от возбуждения, когда я переворачиваюсь обратно на живот и случайно трусь ими о подушку. Если на минуту прикрыть глаза и просто представить…
— Я разделась, Фенек.
— Послушная, — шепчет он, и те самые звуки повторяются снова. — Знаешь, что я сейчас делаю?
— Говоришь со мной?
— Представляю, какая ты, когда совсем голая на простынях. Какая ты, если провести двумя пальцами у тебя между ног. Какой вкус останется на моих пальцах. И, прости маленькая, но у меня такой стояк, что я просто тупо дрочу, даже если это разрушило твои романтические эротические фантазии.
Это ничего не нарушило, это просто подтолкнуло к краю, за которым — только инстинкты и желание хотя бы притвориться, что сегодня у нас есть чуточку больше, чем просто слова.
— Я все испортил?
— Я тебя хочу.
Мы говорим это одновременно.
— И я тебя хочу, Йори… Пожалуйста, скажи мне, что твои пальцы между ног, и что ты мокрая, потому что думаешь обо мне. Потому что со мной сейчас.
Я переворачиваюсь на спину, развожу колени и выгибаю спину, потому что ладонь скользит по груди и ниже, по животу, гладкой коже вокруг пупка, и еще ниже, туда, где у меня все ноет и дрожит, как оголенный нерв.
— Я очень…
Сглатываю, потому что одного прикосновения к ноющей плоти достаточно, чтобы слететь с катушек. И мне все еще очень стыдно говорить о том, как сильно он меня заводит, какие желание во мне будит. Как будто он сидит в кресле напротив и смотрит предназначенное только для него шоу.
— Я не узнаю, пока ты не скажешь, маленькая…
— Я очень мокрая, Фенек, потому что мне хочется, чтобы это были твои пальцы.
— А мне хочется, чтобы там, где сейчас моя ладонь, были твои губы и твой язык, маленькая.
На этот раз нет и намека на улыбку, только желание и вибрация в голосе, которая проскальзывает в меня змеей и спускается вдоль по позвоночнику, заставляя ерзать ягодицами по простыни. Кажется, теперь она просто свернулась вокруг моего тела раздражающим куском ткани.
Я притрагиваюсь к себе еще раз и еще, и еще, немного ныряя пальцами внутрь. У меня очень давно не было мужчины. И сейчас кажется, что я просто не способна принять в себя тот размер, который видела у Своего мужчины.
Но как же хочется…
— Я очень узкая, Фенек. — Зачем я это сказала?
[1] Строчка из песни Jah Khalib — «Любимец твоих дьяволов»
[2] Шибари (сибари) — японское искусство ограничения подвижности тела человека (бондажа) при помощи верёвок, которое определено техническими и эстетическими принципами. Практика требует соблюдения техники безопасности, мастерства от риггера и доверия, умения расслабляться от модели. Помимо технического аспекта сибари обладает чувственной, эстетической и эротической составляющими. Инструмент для связывания — натуральная верёвка.
Глава четырнадцатая: Андрей
От ее последней фразы просто закипает мозг, и я инстинктивно сильнее сжимаю пальцы вокруг члена, представляя, как прижму свою девочку к постели, вытяну ее руки над головой, сделаю послушной и покорной. И одним движением, плавно, но без тормозов, войду в нее до самого конца. До долбаных искр из глаз, прямо туда, в тесную горячую влагу. Гостеприимную для меня.
— Мне нравится, что ты узкая и тесная. — Говорить становится все труднее. Особенно говорить хотя бы в половину не так пошло, как хочется сказать. Может быть, в другой раз… Может быть, когда мы решимся повторить, уже не только разговаривая…
Черт, как это вообще должно быть?!
Да ну на хрен!
— Мне хорошо с тобой, Фенек, даже если это звучит странно и глупо.
Ее голос такой тихий, что большую часть слов я просто додумываю.
— И мне хорошо с тобой, маленькая. — Это — правда. Пусть и суррогат, и не полноценный секс, и я не трахаю ее медленно и глубоко, как бы мне хотелось, а вместо этого долблюсь в собственный кулак. — Если бы ты только была рядом…
— Я рядом, — подыгрывает она, тихонько постанывая. Кажется, завелась так сильно, что долго не продержится.
— Я хочу поцеловать тебя, узнать, какой на вкус твой язык. — Сглатываю и замедляюсь, потому что в области поясницы скручивает удовольствие, и я точно знаю, что еще десяток толчков — и я кончу. Но почему-то сначала хочу услышать звуки, которые моя выдумщица издает, когда у нее оргазм. Может быть, легонько выдыхает? Или что-то бормочет? Или кричит? Или ругается? — Хочу погладить твои соски. Хочу, чтобы ты прижалась ими к моим ладоням, чтобы я почувствовал, какие они твердые для моего языка.