Зиму и весну Фолкнер провел в Нью-Йорке, причем значительную часть времени в больнице. В эти весенние месяцы он по предложению журнала «Холидей» писал очерк о Миссисипи, где рассказал об истории края, а потом о временах своего детства, вспомнил Мамми и Нэда, товарища своих детских игр. Интересен один абзац этого очерка, где он, описывая чувства своего героя, высказывал свои собственные, им самим выстраданные мысли: "его родная земля; здесь он родился и здесь будут покоиться его кости; он любил ее, хотя многое ненавидел… Больше всего он ненавидел нетерпимость и несправедливость: линчевание негров не за преступления, которые они совершили, а за то, что у них черная кожа… неравенство… Но он любил ее, это была его земля. Любил, хотя должен был кое-что ненавидеть, ибо теперь он знал, что любишь не за что-то, ты любишь вопреки, не за достоинства, а вопреки недостаткам".
Летом Фолкнер вновь всерьез взялся за роман «Притча». Работа шла неровно. В июне он писал Джоанне: "У меня ничего не получалось почти два дня, я чувствовал себя несчастным, однако упорно продолжал работать, все получалось плохо, каждую ночь я уничтожал то, что написал за день, и все-таки утром начинал заново, это были очень плохие две недели". Постепенно кризис преодолевался. Через некоторое время он сообщает Джоанне, что "сегодня закончил главу. Она получилась".
А потом пришло то радостное, непередаваемое чувство удачи, ради которого, как считал Фолкнер, только и стоило жить. В эти дни он писал Джоанне: "Вот ответ, вот оправдание для всего, единственная возможность на этой земле сказать «нет» смерти, самая лучшая, самая мощная, самая прекрасная и самая постоянная: сделать что-то".
На таком подъеме он закончил первый вариант «Притчи». Заканчивал он его в Оксфорде в полном одиночестве. Этим летом Джилл выразила желание заниматься в течение осеннего семестра в университете Мехико. Эстелл решила поехать туда вместе с дочерью.
В этой ситуации Фолкнер даже обрадовался телефонному звонку от Хоуарда Хоукса. Хоукс сообщил Фолкнеру, что встретился с Джеком Уорнером и сказал ему: "У меня есть замечательное название для фильма: "Земля фараонов", на что Уорнер кратко ответил: "Я покупаю". Теперь Хоукс работал над сценарием и предлагал Фолкнеру принять участие в этой работе и поехать для этого вместе с ним в Каир. Фолкнер охотно согласился.
Между тем в конце сентября в журнале «Лайф» появился очерк Роберта Коулана "Частный мир Уильяма Фолкнера". Фолкнер, находившийся в это время в больнице с приступом депрессии, был возмущен до глубины души. Он писал Филу Маллену: "В течение многих лет я старался предотвратить это, всегда отказывался от подобных публикаций, просил их оставить меня в покое. Это очень плохо, что в нашей стране человек не имеет защиты от журналистов, как они их, кажется, называют… Ведь что получается — Швеция дала мне Нобелевскую премию, Франция наградила меня орденом Почетного Легиона. Все, что дала мне моя родная страна, это вторжение в мою личную жизнь вопреки моим протестам и мольбам. Неудивительно, что люди во всем остальном мире не любят нас за то, что у нас нет ни вкуса, ни вежливости, за то, что мы не верим ни во что, кроме денег, и не брезгуем ничем, чтобы добыть их".
Вскоре после этого они с Джоанной отправились на машине в Нью-Йорк. Фолкнер хотел начать работать со своим редактором Сейксом над рукописью «Притчи», но Сейкс был занят в Принстонском университете, и Фолкнер сам начал пересматривать и чистить свой новый роман. В письме к Элси Джонссон он писал: "Я сейчас заканчиваю книгу, которая, если с годами моя способность критически мыслить не совсем оставила меня, является, быть может, лучшей в моей жизни и, возможно, вообще вашего времени".
Тем не менее выяснилось, что рукопись требует очень серьезного редактирования. Одному своему другу Фолкнер признался: "Это первый раз в моей жизни, что мне приходится так редактировать свою книгу". В конце кондов работа была закончена, и Фолкнер написал внизу последней страницы: "Декабрь, 1944, Оксфорд. Ноябрь, 1953, Нью-Йорк, Принстон".
Таким образом, на работу над этим романом у Фолкнера ушло девять лет. Спустя несколько лет после выхода книги в беседе в японском университете Нагано Фолкнер пытался объяснить, почему так трудно писался имен-, во этот роман. "Роман сам избирает свою форму, — говорил он. — Иногда роман знает с самого начала, как он хочет, чтобы я написал его, и я писал книги за шесть недель. Над одним романом я работал девять лет потому, что не знал, как он сам хочет быть написан. Я пробовал, получалось плохо, опять пытался, и опять это было неправильно, пока я не понял, что сделал максимум того, что могу и лучше оставить этот роман и писать другой".