Он думал, что не от себя старается уйти, но от одиночества. А улица все тянулась: как для кошки, все места были одинаковы для него. И ни в одном он не находил покоя".
И вот скитальческая судьба приводит Джо Кристмаса в Джефферсон. Здесь он встречает Джоанну Берден и задерживается на три года.
Джоанна тоже жертва фанатизма, правда, иного свойства. Ее дед Калвин был фанатичным кальвинистом и борцом против рабства негров. Своим детям он говорил: "Я научу вас ненавидеть две вещи — ад и рабовладельцев". От деда и отца она унаследовала ненависть к рабству, религиозную убежденность в том, что рабство негров страшным божьим проклятьем лежит на белой расе. Она рассказывает Кристмасу, как, когда была еще девочкой, отец повел ее на могилу ее деда и брата и сказал: "Запомни. Здесь лежат твой дед и брат, убитые не одним белым человеком, но проклятьем, которому Бог предал целый народ, когда твоего деда, и брата, и меня, и тебя не было и в помине. Народ, проклятый и приговоренный на веки вечные быть частью приговора и проклятья белой расе за ее грехи. Запомни это. Его приговор и Его проклятье. На веки вечные. На мне. На твоей матери. На тебе, хотя ты и ребенок. Проклятье на каждом белом ребенке, рожденном и еще не родившемся. Никто не уйдет от него…" После этого они впервые стали для меня не просто людьми, а чем-то другим — тенью, под которой я живу… Я думала о том, как появляются на свет дети, белые — и черная тень падает на них раньше, чем они в первый раз вдохнут воздух. А черная тень представлялась мне в виде креста. И виделось, как белые дети, еще не вдохнув воздух, силятся вылезти из-под тени, а она не только на них, но и под ними, раскинулась, точно руки, точно их распяли на крестах… Это было ужасно. Ночью я плавала. Наконец, я сказала отцу, попыталась сказать. Я хотела сказать ему, что должна спастись, уйти из-под этой тени, иначе умру. "Не можешь, — сказал он. — Ты должна бороться, расти. А чтобы расти, ты должна поднимать эту тень с собой. Но ты никогда не подымешь ее до себя".
Джоанна принимает это бремя, возложенное на нее дедом и отцом, и, не жалуясь, не противясь, несет всю свою жизнь этот крест — она посвятила себя делу помощи неграм. К ней приходят за советами негритянки, она ведет обширную переписку, помогая негритянским школам, больницам. Ради этих дел она отказалась от личной жизни, не говоря уже о том, что своими отношениями с неграми она поставила себя вне белого общества Джефферсона. Ее самоотречение от жизни находит свое выражение и в том, что Джоанна в течение многих лет, а ей уже за сорок, подавляет свое женское начало. Она и впрямь стала мужеподобной. Когда Джо Кристмас впервые приходит ночью в ее спальню, она сопротивляется ему почти как мужчина и сдается в конце концов не столько ему, сколько давно подавляемой потребности, которая бурлит в ней.
Когда эта страсть в ней прорывается наружу, Джоанна отдается ей самозабвенно, плотоядно, словно пытаясь наверстать все упущенное за долгие годы своей одинокой жизни. Потом страсть утихает, и Джоанна бросается в другую крайность — она молится о прощении, ищет спасения. Ею овладевает навязчивая идея — она хочет, чтобы человек, с которым она грешила, обрел спасение в боге. А для нее бог и спасение неразрывно связаны с миссией, которую она взяла на себя. И она требует от Кристмаса, чтобы он признал себя негром и разделил с ней ее труды по помощи неграм. Она хочет, чтобы Джо сделал то, что он уже пытался и не смог совершить, — идентифицировать себя с негритянской расой. Для нее идея помощи неграм смешивается с идеей спасения, а для Джо она равносильна проклятью.
В ту последнюю, роковую ночь, когда Джо приходит к Джоанне, она опять требует, чтобы он встал на колени и молился с ней о спасении. Кристмас молчит, и тогда Джоанна выпрастывает из-под платка руку со старинным пистолетом и стреляет. Но пистолет дает осечку. А у Джо в руках оказывается бритва, и этим все кончается.