Все их существование — их пребывание в том или ином городе, заработки, рутина их жизни, их моральные и духовные ценности — определяется машиной — самолетом, которому они служат. Они оказываются чудовищными продуктами машинного века, и их человеческие качества зависят от «жестокой» машины, на которой они летают. Глава этой группки, пилот Шуман, описан Фолкнером как "ограниченный человек, фатально и мрачно лишенный даже намека на самоанализ или на способность думать и рассуждать, подобно тому как мотор, машина, ради которой он существует, функционирует и двигается только благодаря бензину и маслу".
Именно приверженность к машине объединяет всю ЭТУ группу людей. Человеческие отношения оказываются зависимы от обслуживания самолета. Лаверн живет одновременно с летчиком Шуманом и парашютистом Джеком. Лаверн даже не знает, кто из этих двоих мужчин является отцом ее сына. Да это никого из них и не волнует. Когда мальчик родился, вопрос о том, какую дать ему фамилию, мужчины решили самым простым способом — кинули монетку. Монетка указала на Шумана, и Лаверн зарегистрировала с ним брак, но это опять-таки ничего не изменило в их тройственном союзе.
Лаверн не испытывает даже чувства материнской любви, именно она придумала жестокую шутку, которую все они с удовольствием повторяют, спрашивая у мальчика, кто его отец, что приводит ребенка каждый раз в бешенство, и он бросается с кулаками на шутника.
Их всех связывают друг с другом не человеческие отношения или семейные связи, а их существование как команды, обслуживающей самолет. И когда они теряют свою машину и ее летчика, группа распадается.
В романе «Столб» есть весьма примечательная фигура, которой Фолкнер хотел придать настолько обобщающий характер, что даже не дал ему имени, называя просто Репортером. Это образ, во многом олицетворяющий собой современное общество "опустошенной земли". Этот образ "опустошенной земли", заимствованный Фолкнером из одноименной поэмы Т. Эллиота, занимает вообще большое место в романе.
Широко используя символику, аллюзии, Фолкнер показывает это общество как лишенное корней и традиций, где секс подменил собой любовь, общество, которое существует только ради данного момента. Одним из таких ярких и убедительных символов оказывается образ газеты. Газетные заголовки становятся "срезом пространства и времени", "мертвым мгновенным продуктом сорока тонн машин и древним заблуждением целой нации". Они насыщают "глаз — орган, неспособный думать, созерцать, удивляться". Газетные заголовки фиксируют настоящий момент, отделяя события от прошлого и будущего, игнорируя, как это делает вынужденный читатель газеты, протяженность времени и человеческой истории.
Пораженный своеобразием жизни авиаторов, их отделенностью от общества, Репортер цепляется за них, мечтает стать членом их группы и путешествовать с ними по стране и тем самым спастись от безысходного существования, когда "и послезавтра, и послепослезавтра, и так без конца я буду вдыхать этот запах подгоревшего кофе и мертвых креветок и устриц и ждать каждый раз, когда стемнеет".
Репортер жаждет спасения, и оно мерещится ему в эфемерной жизни авиаторов. И когда Репортер возвращается в аэропорт после гибели Шумана вместе с его самолетом в водах озера, он понимает, что бегство, о котором он мечтал, бессмысленно и невозможно. Из мчащегося такси он мог "все еще видеть город, его ослепительное сверканье, которое никак не отдалялось, с какой бы чудовищной скоростью он ни ехал и как бы ни был одинок, город словно двигался параллельно с ним. От него нельзя было спастись — подавляющий, окружающий его город побеждал все расстояния, сжираемые бензиновым двигателем, все предназначения. Он будет всегда — вечный запах кофе, сахара, медленно подогреваемых железных сковородок над отделенными друг от друга коричневой водой и потерянной потерянной потерянной голубизной горизонта… завтра и завтра и завтра, не только не на что надеяться, нечего даже ждать, только вынести".
Работа над романом «Столб» шла необычно быстро. Как и в случае с романом "Когда я умирала", Фолкнер заранее точно знал, как будет развиваться сюжет, как будут вести себя его персонажи. Фолкнер явно недостаточно знал странствующих авиаторов как личностей, они в значительной степени остались символическими, функциональными фигурами. Отсюда и та легкость, с которой Фолкнер управлялся с персонажами, не испытывая с их стороны сопротивления, как это бывало всегда, когда герои были живыми и порой сами диктовали линию своего поведения.